— Нет, — отрезала Вера Васильевна. — Вот умру, тогда переселяйся хоть на Луну. Эта квартира — наша родовая обитель. Семейное гнездо. Тут мои предки жили. Все, конец беседе!
Вадик выбежал на улицу и стал пинать ногами стену дома. Его увидела Наталья Владимировна, которая шла в гости к подруге, и испугалась.
— Дорогой, что случилось?
Мальчик рассказал Калининой об отказе матери перебраться в комфортные условия и взмолился:
— Поговорите с ней! Остальные жильцы согласились. На первом этаже нашего дома еще маленькая кафешка есть с кретинским названием «Три Маши и медведь», так ее владелец тоже готов убраться. Одна моя мать тормозит всех.
Наталья Владимировна попыталась выполнить просьбу подростка, но Вера даже слушать подругу не пожелала.
Через неделю Вадик позвонил Калининой и зашептал:
— Тетя Наташа, со мной разговаривал адвокат олигарха, который первый этаж выкупает. Теперь нам с матерью трешку предлагают. Юрист пообещал, что если до конца октября мы сделку оформим, еще и мебель нам купят. Пожалуйста, уговорите маму! Она сумасшедшая, раз от такого отказывается. Я больше не могу в норе жить. Реально терпения нет.
Наталья Владимировна предприняла новую попытку вразумить Веру и нарвалась на агрессию. Никитина сердито воскликнула:
— Или ты перестанешь поднимать эту тему, или мы более не общаемся! Родная квартира для меня святое место, я из нее даже в отдельный многоэтажный особняк не выеду.
Калинина перестала увещевать заведующую. Тогда Вадик сам стал терроризировать мать, в маленькой семье ежедневно пылали скандалы. Сын упрекал родительницу в эгоизме, кричал:
— Тебе просто лень шмотки складывать!
Потом паренек сменил аргументацию, принялся ныть:
— Тебе наплевать на меня? Из-за твоих глупых капризов мне всю жизнь в дерьме придется провести?
Вера Васильевна никак не реагировала на выпады сына. Но когда Вадик, хлопнув дверью, убегал прочь, звонила Наталье и рыдала в трубку. Добавьте к этой нервной ситуации еще и ее неразделенную любовь к Шлыкову. Никитина из кожи вон лезла, чтобы обратить на себя внимание Андрея Николаевича, но тот соблюдал субординацию и ни разу даже не пригласил ее вместе пообедать, хотя заведующая библиотекой весьма откровенно намекала, что не прочь попить с начальником кофе. Двадцать восьмого июля, в свой день рождения, она сама позвала шефа в ресторан, но тот все равно отказался, хоть и вежливо, и даже не догадался подарить имениннице скромный букет. У Никитиной случилась истерика.
— Я ему совсем не нужна, — кричала она в квартире подруги.
Перепуганная Наталья пыталась напоить несчастную влюбленную валерьянкой, затем налила чаю и отрезала большой кусок торта.
— Съешь, сладкое успокаивает.
Вера неожиданно послушалась и уничтожила бисквит. Потом схватила вторую порцию, третью…
С того дня Никитина начала жадно и много есть разнообразной выпечки, за пару недель ухитрившись поправиться на целых десять кило…
Наталья Владимировна, прервав рассказ, открыла шкаф и включила спрятанный там от посторонних глаз чайник.
— Понимаете, Вера жила в аду. Я просила Вадика не терроризировать мать, а он отвечал: «Фигушки! Она ради меня ничего делать не хочет, так зачем мне дуру жалеть?»
В общем, слушайте дальше…
В августе семейное противостояние Никитиных достигло пика. Вера Васильевна попала в больницу с гипертоническим кризом.
Наталья Владимировна примчалась проведать подругу и нашла у нее в палате Вадика. Увидев паренька, Калинина вытолкала его в коридор и зашипела:
— Любуешься, как мать чуть до смерти не довел?
— Мы помирились, — мрачно сообщил тот. — Врач сказал, что ей нервничать нельзя, а то инсульт случится. И я уступил, больше не прошу переехать. Вообще-то мать здоровая, у нее только аллергия на клубнику.
Калинина обняла его.
— Молодец, правильное решение принял!
Вера Васильевна поправилась, вернулась на работу и вроде хорошо себя чувствовала.
— Но от постоянной нервотрепки иммунитет у нее точно подорвался, — рассуждала сейчас Наталья Владимировна. — Да, Вадик опомнился, но механизм саморазрушения запустился. Вера съела конфетку и — все!
— Самое забавное, что джем в шоколадке был вовсе не клубничный, — раздалось от двери.
Я обернулась и увидела Ирину, которая очень тихо вошла в библиотеку и в данный момент стояла, прислонившись к стене.
— Подслушивать неприлично, — укоризненно покачала головой Калинина. — Мы вас не заметили, поэтому вели приватный разговор.
На бледном личике Иры возникла кривая ухмылка.
— Личные беседы ведут на своей кухне, а офис предназначен для работы. И вы в общей комнате, не в отдельном кабинете. Мое место тоже здесь. По какой причине я должна стучать в дверь библиотеки и испрашивать разрешения пройти к своему столу? Желаете посплетничать — ступайте… Ну не знаю куда, в кафе, например.
С лица Натальи Владимировны медленно сползло приветливое выражение, и тут у нее на столе затрезвонил внутренний телефон. Она схватила трубку.
— Да! Как не расписалась? Не может быть! Сейчас приду, но уверена, что вы ошибаетесь.
Калинина поднялась, одернула платье и выскочила в коридор.
— Жаба, — коротко обронила, глядя ей вслед, Ирина. — Думает, что Шлыков ее заведующей библиотекой назначит. Да никогда! Вам еще не надоело с нами париться?
Я с тоской посмотрела на стопку папок.
— Надеюсь вскоре покинуть архив.
В этот момент зазвонил телефон, на сей раз мой сотовый. Я взяла трубку.
— Слушаю.
— Женя умер, да? Да? Да? — полетело мне в ухо.
— Вы Диана Асатрян? — осторожно спросила я.
— Да, да, да! Женя мой муж. Гражданский. Но штамп не важен. Ведь так? Да?
Я быстро вышла в коридор.
— Уважаемая Диана, я не уверена, что именно Газетин скончался. У мужчины на улице не было при себе документов.
— Вы его видели, да?
— Мы просто сидели по соседству в одном кафе.
— У Жени родинка на животе. Над пупком. Приметная.
— Он не снимал рубашку, — вздохнула я. — Извините, но я дам вам совет — позвоните лучше в полицию, тело в морге…
— Нет, нет, нет! Боюсь! Я к вам приеду, привезу фото… Вы где находитесь? Узнаете моего любимого на снимке?
— Постараюсь, — пробормотала я. — Но, право, вам все же надо соединиться со следователем.
— Нет!!! Я боюсь! Нет! Боюсь!!! — впала в истерику собеседница. — Скажите скорей, где вы? Где? Если не сообщите, я из окна выброшусь!
— Не надо, — испугалась я, — давайте лучше я к вам приеду.
