Промокшая ткань абайи стала тяжелой и облепила тело, делая ее неуклюжей, никаб мешал видеть. Через некоторое время она рискнула обернуться, но Салима и его людей нигде не было видно. Тропа, идущая по расщелине, была извилистой, это затрудняло обзор, да и дождь заливал глаза. Она двинулась дальше, поглядывая вправо, где вскоре заметила тропу, по которой велел идти Салим. Она была хорошо видна и слегка поднималась опять в гору, идя довольно высоко над руслом вади. Оттуда, где она стояла, Джоан могла видеть бурлящий поток мутной воды. Дождевые потоки из расщелины, по которой она шла, и ручьи, стекающие с других окружающих скал, вливались в шумную реку, постоянно подпитывая ее мощь. Солдаты должны были осознавать опасность, в которой очутились. Они, несомненно, понимали, что вскоре им придется либо выйти под пули вражеских снайперов, либо остаться в укрытии и утонуть. Джоан воображала себе их страх, и он отдавался в ней нервной дрожью.
Она повернулась. Прямо напротив тропы, по которой велел идти Салим, была еще одна – или, верней, та, по которой она до того шла, – ведущая в другом направлении, вниз к вади, где, по словам Салима, тоже находились солдаты, не знающие об опасности, угрожавшей их товарищам. Джоан опять посмотрела туда, откуда пришла, – на серовато-коричневые скалы, усеянные множеством трещин, и почти отвесные каменные стены, по которым стекали дождевые ручьи. Могут ли Салим и его люди все еще видеть ее? Кто знает, вдруг Билал смотрит в свой бинокль? Или какой-то снайпер глядит на нее в оптический прицел винтовки? Она стояла, застыв в нерешительности. Она поклялась Салиму, что не предаст его, но разве можно считать предательством попытку помочь окруженным солдатам? Ей не понадобится выдавать позицию Салима в верхней части расщелины, и ей не нужно ничего рассказывать о бойцах имама – ни об их количестве, ни о вооружении, ни о пещере.
Она думала и думала, пока дождь стекал по спине и ногам и капал с пальцев. Джоан дрожала от холода, но не могла тронуться с места. Зачем Салим рассказал об отряде солдат, находящемся ниже по течению? Зачем указал путь, которым, как боялся Билал, Джоан могла пойти, чтобы помочь попавшим в ловушку, если не хотел, чтобы она поступила именно так? Дождь барабанил по скалам сильней и сильней. Джоан показалось, что где-то прозвучал винтовочный выстрел, но не была в этом уверена. Поток воды в вади заметно усилился, пока она медлила в нерешительности. Река стала шире, глубже, быстрее. Но девушка вспомнила о Даниэле и в ту же секунду поняла, что больше боится за солдат в вади, чем за себя. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Затем, все еще страшась услышать окрик или винтовочный выстрел, а может быть, даже получить пулю в спину, пошла вниз по тропинке, ведущей влево.
Ей хотелось нестись во всю прыть, но ноги подгибались от усталости, и она смогла перейти лишь на бег осторожной трусцой. То, что тропа шла вниз, помогало, но все равно Джоан часто поскальзывалась и спотыкались. Она чувствовала себя голой, открытой чужим взглядам, потенциальной мишенью. Ее глаза обшаривали противоположную стену вади, стараясь увидеть стрелков. Еще она пыталась разглядеть попавших в засаду солдат, но не посмела остановиться, чтобы всмотреться как следует. Однажды ей показалось, будто она заметила какое-то движение, – за камнем промелькнуло нечто темное, возможно чья-то нога в военном ботинке, возможно приклад, быстро убранный из виду. Она осмотрела все вокруг в поисках какой-то зацепки, чтобы зафиксировать эту точку в своем сознании и описать ее, и приметила массивный треугольный камень над этим местом, торчащий, как нос человека. Каждые несколько шагов она мысленно отмечала уровень воды, обеспокоенная тем, как быстро он повышается. Теперь она слышала рев потока, заглушающий даже шум дождя, – неумолчный зловещий грохот белой пенящейся реки. Река извивалась, словно разъяренная змея, и вода в ней была цвета чая с молоком. Она набухала буквально на глазах, и Джоан засомневалась, успеет ли привести помощь. Ведь девушка понятия не имела, как далеко находятся сасовцы и сумеет ли она добраться до них вовремя. Запыхавшись, Джоан была вынуждена остановиться. Она уперлась рукой в бок и зарыдала от собственного бессилия. В любой момент могли раздасться выстрелы. Вот-вот должен был наступить миг, когда солдаты вынуждены будут выйти из укрытия под вражеский огонь. От этой мысли ее начинало мутить.
Теперь Джоан участвовала в этой войне, что бы она ни обещала Салиму. Ей было страшно до дурноты, ведь в ее руках оказались человеческие жизни, и она отказывалась в это верить. Она обшаривала глазами стены ущелья в поисках бойцов обеих сторон, пока ей не стали мерещиться человеческие фигуры, которые исчезали, стоило ей моргнуть. Она опять побежала. Легкие готовы были взорваться, кровь стучала в ушах. Ей хотелось знать, видно ли ее со стороны – черную соринку, еле ползущую по склону горы, – или она совсем затерялась в окружающем ее хаосе. Еще одна фигурка, которая исчезнет, если моргнуть. Вдруг перед ней, буквально из ниоткуда, возник мужчина, и она с криком побежала прямо на него. Затем Джоан почувствовала, как его руки хватают ее за локти и удерживают изо всех сил. Никаб сбился на сторону, и ей ничего не было видно.
– Не трогай ее, ты, олух! Это запрещено, – услышала она слова, сказанные по-английски.
Она перестала вырываться и чуть не села от облегчения. Все еще хватая ртом воздух, она подняла руку и поправила никаб, после чего увидела бледное, угрюмое лицо мужчины, с которым как-то раз сидела рядом на ужине в представительстве целую вечность тому назад. Она не могла вспомнить его настоящего имени, только прозвище, которое дал ему Чарли.
– Улыба? – выдохнула она в промежутке между двумя судорожными вдохами.
Солдат замялся и, нахмурившись, поглядел ей в глаза.
– Что вы сказали? – переспросил он.
– Я… я…
У нее не хватало в легких воздуха, чтобы говорить. Вместо этого она ухватилась за его рукав, отчаянно пытаясь привлечь его внимание.
– Может, эта женщина доставила какое-то сообщение? – раздался другой голос, неожиданно оказавшийся знакомым, и Джоан не знала, засмеяться ей или заплакать. Чарли Эллиот шагнул к ним, встал рядом с Улыбой и прищурился, чтобы лучше видеть сквозь завесу дождя. Водонепроницаемое пончо, надетое поверх заплечного ранца, придавало его силуэту странные сгорбленные очертания. Он был небрит, мокр и выглядел совершенно спокойным. За ухом у него была вставлена недокуренная размокшая сигарета – Ну? – сказал он, смерив ее взглядом. – У вас есть для нас какое-нибудь сообщение? Где Ридван? Позовите Ридвана, нам нужен переводчик!
– Чарли… – выдавила из себя Джоан. Чарли замер. Наконец, еще до конца не отдышавшись, она смогла говорить: – Там, дальше, солдаты в ловушке. Они в вади. Это наши люди. Их прижали к камням снайперы. Вода поднимается. Им скоро придется покинуть укрытие. Вы… должны… помочь им, – закончила она, наклонившись вперед.
Ее голова кружилась, перед глазами плыли темные пятна.
– Кто, черт возьми, скрывается под этой одеждой? – спросил Чарли, но по выдержанной им паузе и недоверчивому голосу она поняла, что сасовец уже знает ответ и просто не решается поверить.
– Это я, – сказала она, стягивая никаб и чувствуя, как тяжелые капли дождя падают на разгоряченное лицо. – Джоан Сибрук.
