– Возможно, в этом и кроется ответ, Мод, – сказал он однажды поздно вечером, когда они сидели вдвоем у камина, в котором догорали тлеющие угольки. – Не понимаю, почему я не подумал об этом раньше. Я так устал и… в общем, не знаю. Мне было трудно думать после того, как Фэй… умерла. Вообще размышлять о чем бы то ни было… Но пустыня все изменит. Конечно изменит. Как в тот первый раз, в Египте, когда я был зол на всю вселенную. А там царил мир. Невозможно было сердиться, немыслимо обижаться на что-либо. Все просто… улетучилось. Боже, вот что мне сейчас нужно, Мод! Вот что необходимо.
Он наклонился к ней с голодным взглядом.
– Поедем со мной! – воскликнула Мод импульсивно. – Возьми отпуск в Политической службе… Деньги не имеют значения. Пожалуйста, позволь мне сделать это для тебя. – Но едва Мод заговорила, как тут же увидела, что загоревшийся было в его глазах огонь слегка померк, усталость начала понемногу возвращаться, и она поняла, что ему нужно путешествовать в одиночку. Он не мог стать ее спутником, превратившись опять в иждивенца семьи Викери. Она постаралась не обращать внимания на боль, которую вдруг ощутила. Они сидели молча еще какое-то время, пока огонь мигал, медленно угасая. Мод посмотрела на Натаниэля, и он показался ей более знакомым, чем она сама, и бесконечно более драгоценным. Возможно, дело было в том, что она выпила слишком много бренди после кларета
[132] за ужином, или в том, что в комнате было почти темно, но вдруг Мод захотела открыть ему истину, которую таила в сердце уже много месяцев. – Если бы я могла взять твое бремя на себя, я это сделала бы, – проговорила она с душой, уходящей в пятки, – и если бы я могла забрать твою боль, даже притом что стала бы страдать от нее до скончания века, то не задумалась бы ни на секунду.
– Знаю, – тихо сказал он после паузы. Но она тотчас увидела, что ее слова оттолкнули его, а не сделали ближе. Он встал, позволив себе на мгновение положить руку ей на плечо, прежде чем выйти. – Я знаю, Мод.
В следующем году она решила написать ему письмо из Салалы, самого южного города во владениях султана Фейсала бен-Турки, где дворец, в котором тот проводил бóльшую часть своего времени, был обращен большими окнами в сторону моря, чтобы в них залетал прохладный ветерок. Мод сидела в складном кресле на песчаном берегу под давящим серым небом и чувствовала, как струйка пота течет по спине. Воздух был соленым и душным. Письмо Натаниэлю впитывало влагу, и тонкая бумага морщинилась. Она строчила, положив на колени деревянный поднос, и чернильница опасно накренялась всякий раз, когда она делала слишком резкое движение. Море и небо были одного цвета, песок своим оттенком напоминал глину. Этот мир был гармоничным, спокойным и странно безжизненным.
Сегодня после полудня, – писала она, – мне назначена аудиенция у его высочества Фейсала бен-Турки. Я думаю, он даст мне разрешение на поездку, хотя прежде таковое ни разу не предоставляли иностранцам. Он, кажется, чувствует ко мне что-то вроде симпатии – или, возможно, я просто в новинку. Женщин здесь держат на куда более коротком поводке.
Мод погрузилась в размышления, она не написала, о чем думала на самом деле, поскольку письмо предстояло отдать людям султана для дальнейшей пересылки, и она была уверена, что его непременно прочтут. А хотелось ей написать следующее: «Конечно, я все равно совершу это путешествие, будет у меня разрешение или нет. В последнем случае просто потребуется немного больше изворотливости». Когда она доберется до пустыни, никто, даже султан, не сможет ни тронуть ее, ни защитить. «Затем все будет зависеть от проводников-бедуинов, от моих решений и от удачи. Благодарю Бога, что едет мой дорогой Гарун. Почему-то мне кажется, что со мной не может случиться ничего плохого, если он рядом и хлопочет о всяческих мелочах, словно тетушка, не имеющая собственной семьи».
Мод была единственным человеком на пляже, тянувшемся в обоих направлениях на многие мили. Несколько бродячих собак копались в остатках рыбы у линии прилива. Чайки делали то же самое. Бледно-желтые крабы, словно привстав на цыпочки, перебегали по мокрому песку поближе к воде, выскакивая из своих нор или юркая в них с поразительной скоростью. Ждать, когда рыбаки приплывут со вторым за день уловом, оставалось еще довольно долго, хотя прошло уже несколько часов с тех тор, как они прибыли в первый раз, а потом развернули свои суденышки обратно в родную стихию. Несколько лодок виднелось напротив пляжа – белые ладьи и челноки поменьше, в которых она побоялась бы выйти в море. У побережья на севере находились развалины города Сумхурам
[133], на юге – руины Балида
[134]. И к тем и к другим она получила полный доступ, чтобы исследовать их и нанести на карту. Карты и чертежи ей требовались для книги о городах, лежащих на древних путях торговли аравийским ладаном. Путешествие же в пустыню, что бы она ни рассказывала султану, нужно было лишь для нее одной. Они с Гаруном сняли жилье на краю гавани в купеческом доме с песчаным полом и потрескавшимися стенами, цвет которых стал белесым за долгие годы воздействия соли и солнца. Гаруну в Омане мало что нравилось. Больше всего он жаловался на влажность, но ему досаждало абсолютно все – то кусачие мухи, то дурной вкус воды, то бегающие глаза оманцев и первобытная дикость членов племени кара
[135], которые почти нагишом спускались с холмов, чтобы побродить по рынкам. Как раз в этот момент Гарун быстро шагал вдоль пляжа в сторону Мод.
– Госпожа, ваш ланч готов, – сказал он, подходя к ней и вытирая лоб белым платком.
В первый раз и без повода Мод заметила седые волоски в его черных усах.
– Удалось ли тебе найти свежие яблоки? Или клубнику? – спросила она по-арабски.
– Примите мои извинения, но я не смог этого сделать. Не думаю, чтобы их здесь выращивали, – ответил Гарун.
– Жаль, – вздохнула Мод. – Мне так хотелось чего-нибудь свеженького перед тем, как мы перейдем на дорожный рацион. – Она встала, вручив ему поднос с письменными принадлежностями. Ее бриджи и рубашка прилипли к коже, но ей не хотелось одергивать одежду при Гаруне, хотя во время путешествий она не слишком заботилась о том, чтобы вести себя, как подобает даме из общества. Несколько песчаных мух
[136] попали под вуаль шляпы и теперь зигзагами носились перед самыми глазами. Мод сняла головной убор и принялась раздраженно им размахивать. – Я начинаю разделять твое мнение о здешних насекомых, Гарун, – проговорила она.
