Со своими страхами Джоан могла пойти только в одно место – туда, где ее выслушают, а именно к Мод Викери. Нужно сказать, та совсем не удивилась, вновь увидев ее у себя так скоро. Из своего инвалидного кресла она смотрела с вызовом и какой-то неожиданной холодностью. Джоан даже подумала, что теперь, когда пожилая леди добилась своего, она положит конец их дружбе. Осознание того, что ее использовали, походило на удар тока.
– Вы знали? – задала Джоан бессмысленный вопрос.
– Знала что?
– Вы мне говорили, Салим философ и его заключили в тюрьму совершенно несправедливо. Вы знали, что он один из бойцов имама, один из его командиров?
– Конечно. Не будьте глупой. Мне известно о нем все.
– И вы использовали меня, чтобы его освободить, зная, что мой брат там, в горах, сражается с мятежниками?
– О, вы понимали, что делаете! – огрызнулась Мод. – Вы же не безмозглая дурочка.
– Нет, не понимала! Я ничего не понимала…
Джоан задумалась. Она вспомнила, как не обратила внимания на заколки, а потом на пакет. Как ничего не спросила о них у Мод. Неужели она намеренно отводила глаза? Мод торжествующе наставила на нее палец:
– Ха! Вот видите! Вы все знали!
– Я не знала, что он воевал. И не знала, что он убьет человека.
– Пистолеты для того и придуманы, – без обиняков заявила Мод. – Ничего не поделаешь.
– Я не знала, что помогаю человеку, который будет опасен для моего брата!
– Ах, какое это имеет значение? – сказала Мод раздраженно. – Ничто не имеет значения.
– Как вы можете так говорить? Вы что, забыли цену человеческой жизни, Мод? Неужто вы так долго прожили, прячась от мира?
– А что знаете о цене жизни вы, Джоан? Вы ведь только начинаете жить. Все, что вы, по вашему мнению, знаете, вам попросту рассказали. А вы приняли чужие слова на веру, точно ребенок. Мир вовсе не то безопасное, простое место, Джоан, за которое вы его принимаете. Салим в конце концов умер бы в тюрьме, и это стало бы худшей несправедливостью, чем все, что может случиться в результате его побега. Вы должны гордиться собой. Вы сделали нечто реальное, желая изменить жизнь.
Джоан уставилась на нее, уязвленная:
– Я думала, мы стали друзьями. Мне казалось, вы дружны с султаном, а вы ему вовсе не верны. Наконец, он позволяет вам жить здесь, а вы помогаете одному из командиров имама.
– Последний султан, которого я считала другом, был совсем иным человеком, жившим в иное время. Он знал границы своих владений. В тысяча девятьсот девятом году, том самом, когда я пересекла пустыню, в Тануфе
[128] впервые за много лет был избран новый имам, и Фейсал понял, что он окончательно потерял власть в горах и пустыне. Внутренняя часть страны никогда не была ему подвластна. Тамошние племена не могут подчиняться человеку, который всю свою жизнь прожил в роскоши на берегу моря. – Она задумалась на мгновение, а потом откашлялась. – Наверное, ими вообще невозможно управлять. Вопросы порядка там всегда стояли остро. Междоусобицы, семейные распри. Салим с детства варился во всем этом. Он понимает жизнь внутренних районов страны лучше, чем кто-либо другой. – Мод обвела взглядом комнату, словно ища чего-то.
Джоан беспомощно стояла перед ней. Ее одолевали тревога и какое-то странное негодование. Из-за этого мысли завязывались в тугие узлы, которые она не надеялась когда-нибудь распутать. В конце концов она повернулась, чтобы уйти, но Абдулла остановил ее у входной двери. Он на мгновение положил свои огромные руки на плечи девушки и посмотрел на нее сверху вниз. Джоан подняла глаза и увидела, что с его лица исчезла печать страха, а ведь раньше она даже не понимала, что это страх.
– Вы освободили Салима, – сказал он. – Судьба мальчика снова в его руках. Примите за это мою благодарность. Мы перед вами в долгу.
– Что ты сказал ей, Абдулла? – раздался сверху ворчливый голос Мод.
Старик услышал и улыбнулся.
– Госпожа вам благодарна. Это и заставляет ее сердиться. Она не умеет быть благодарной. Салим тоже очень признателен. Он хочет повидаться с вами, – тихо проговорил Абдулла, и у Джоан перехватило дыхание. – Он сам мне это сказал. Там, где дорога поднимается вверх и уходит к Матраху, он встретится с вами сразу после восхода луны. В скалах к востоку от поворота.
– Сегодня? Но я не знаю, сумею ли…
– Он не может ждать.
– Хорошо, – согласилась Джоан. – Ладно.
Рори подозрительно посмотрел на Джоан и сердито нахмурился, когда она заявила, что будет обедать с Мод и снова останется у нее на ночь, но ничего не сказал.
– Что ж, – произнес Роберт, – мы будем скучать, Джоан, но у тебя остается все меньше времени, чтобы побыть с мисс Викери, так что я понимаю. Но и наше расставание близится, – сказал он и мягко улыбнулся, когда девушка вышла.
Джоан долго гуляла по узким улочкам Маската, а потом присела на крыльце одного из домов, чтобы отдохнуть. Торопиться было некуда, ей только нужно было успеть выйти за ворота до их закрытия. Индиец, мимо лавки которого она продефилировала три раза, вышел, чтобы подсказать дорогу, а когда девушка вежливо отказалась от его услуг, подарил ей вместо этого кулек орехов. Джоан с жадностью принялась их грызть – под взглядами улыбавшихся из окна жены лавочника и его дочери, одетых в оранжевые платья-камизы и розовые шальвары.
Пушка на форте Мерани выстрелила, и Джоан достала из сумки фонарь, но не зажгла его. Девушка затаилась в самом тихом переулке на дальней окраине и стала ждать. Когда темнота сгустилась, скрадывая очертания предметов, она почувствовала, что теперь надежно укрыта, и успокоилась.
Джоан слышала скрип и лязг закрываемых часовыми ворот, но продолжала ждать, пока ночь не стала чернильно-синей, и лишь тогда отправилась по грунтовой дороге, карабкавшейся вверх по склону. Она не знала точно, в какое время восходит луна, и не хотела рисковать. На повороте дороги девушка свернула, некоторое время шла по буеракам, а затем обнаружила гладкий камень и присела, чтобы вытряхнуть из сандалий камешки и песок. Потом она просто отдыхала, прислушиваясь к стуку собственного сердца, с все возрастающим чувством нереальности происходящего. Она вспомнила, как однажды отец сказал, что ночь – это особый мир. Только теперь, на высоком склоне, глядя на разбросанные внизу редкие огоньки Маската, она наконец поняла, что он имел в виду. С ней могло приключиться все, что угодно. Обломок скалы, на котором она сидела, был еще чуть теплым от дневного жара – такой же температуры, как ее тело. На востоке взошла луна. Это был серебряный полумесяц, похожий на рыбью чешуйку. И вдруг Джоан поняла, что она не одна. Девушка встала и обернулась, совершенно спокойная внешне, хотя дыхание в груди у нее сперло так, что она едва могла сделать вдох.
