Джоан обратила внимание на царящую в тюрьме вонь, но та уже не показалась ей столь тошнотворной, как в первый раз. Девушка отметила подозрительные взгляды оманских часовых и обращенные к ней ничего не значащие слова британских охранников, но и это ее не взволновало. Джоан поднялась ко второй общей камере, где косые лучи света падали на пол из высоких окон, и, когда вошла в нее, худой старик, обнаженный до пояса, бросился ей навстречу и преградил путь. Она остановилась, не зная, как себя вести. Пару секунд тот стоял, вытянувшись по стойке смирно, а затем неловко поклонился, чуть не потеряв равновесие.
– Ваше высочество, – пробормотал он. – Ваше высочество…
Кожа обтягивала его выступающие ребра. Джоан уставилась на него широко раскрытыми глазами.
– Извините, – сказала она, обходя его, и направилась дальше. Затем оглянулась и увидела, как старик наблюдает за ней с жалким, удрученным выражением.
Только тут она поняла, что он заговорил на английском и она ответила на том же языке. Искра ужаса наконец пробилась сквозь оцепенение, она сделала резкий вдох, и ее шаги стали нетвердыми. Как он догадался заговорить с ней по-английски? Внезапно ощутив приступ паники, она поспешно проверила, все ли в порядке с ее абайей и никабом. Салим встал, когда она к нему подошла, и нахмурился. Он был выше, чем большинство оманцев, и Джоан пришлось посмотреть вверх, чтобы встретиться с ним глазами.
– Добро пожаловать, Джоан, – сказал он тихим голосом. – Этого старика не нужно бояться. Никто не знает его имени, мы просто называем его «валлах»
[105]. Он сошел с ума, но я никогда не видел, чтобы он причинил кому-нибудь вред. Несчастный даже не трогает тараканов, когда они ползают по нему ночью. – Салим пристально посмотрел ей в глаза, явно не понимая, что с ней и чего от нее ожидать. – Валлах часто говорит с посетителями по-английски, но вы ему отвечать не должны. Вас могут услышать.
– Знаю, – ответила Джоан. Ее смятение грозило вылиться в слезы, а горло судорожно сжалось, предвосхищая рыдания. – Я не подумала.
Они сели, и Джоан, не говоря ни слова, принялась распаковывать корзину. Девушка чувствовала, что Салим следит за каждым ее движением, и ей захотелось спрятаться от его пристального взгляда. Она с трудом сглотнула.
– Джоан, – прошептал Салим, – в чем дело? Что произошло? Вы сегодня совсем другая, и определенно с вами что-то неладно. Можете мне довериться. В чем дело? Что-то с Мод? С Абдуллой?
– Нет, я… – Она покачала головой. – Я не могу сказать, правда. Но с Мод и Абдуллой все в порядке. У них все хорошо. Мод… она в этот раз прислала письмо. Мне его отдать прямо сейчас?
– Нет, погодите немного. – Салим посмотрел мимо нее, и его темные глаза пришли в движение. – Подождем, пока кое-кто из заключенных не отойдет в дальний угол. Так будет безопасней.
– Ладно. Смотрите, вот еще одна бутылка воды, как вы просили. Вам, должно быть, очень хочется пить, – добавила она, опуская глаза, но Салим, хотя и взял бутылку, пить не стал.
Он продолжал изучающе смотреть на гостью, пока ей в конце концов не пришлось поднять взгляд на собеседника. Тот сидел на полу на коленях, опираясь на них руками. Одна из его скул немного припухла, и на ней была ссадина, но он казался спокойней, чем в прошлый раз. Джоан захотелось знать, как чувствует себя человек, на которого надеты кандалы и железная колода. Она видела красные рубцы на лодыжках, натертых оковами. По их краям запеклась кровь, на которую то и дело пытались сесть мухи. Повисла тишина, показавшаяся Джоан почти невыносимой. Ей требовалось что-то сказать.
– В Англии скоро наступит зима, – проговорила она. – До сих пор мне еще никогда не доводилось страдать от жары в ноябре.
Сказанное было несусветной чушью, и девушка покраснела, в то же время обрадовавшись, что он не может этого видеть.
– Вы скучаете по дому. Из-за этого вы такая грустная? Вы хотите туда вернуться?
– Нет. Наверное, нет. На самом деле я не понимаю, как смогу когда-нибудь вернуться.
Эти слова заставили Салима нахмуриться еще сильней.
– Значит, дело не в тоске по дому.
– Нет. Полагаю, нет, – сказала она. Вновь повисло молчание, и на этот раз Джоан смогла выдержать всего несколько секунд. – Очень великодушно проявлять ко мне такое внимание в вашем… вашем положении. Но пожалуйста, Салим… давайте не будем об этом.
Салим склонил голову набок и посмотрел в сторону:
– Как пожелаете.
Он припал к бутыли с водой, сделав большой, долгий глоток, а потом развернул пакет с жареным цыпленком и принялся есть.
– Я не знаю, что написано в письме, но Мод заставила меня пообещать, что я вам скажу вот что: мы сами творим свою судьбу. Она, похоже, расстроилась при мысли, что вы можете принять ваше положение за свою судьбу.
– Да, – улыбнулся Салим. – Это похоже на Мод.
– Вам не кажется, что так оно и есть? – спросила Джоан, подумав о Рори и о доме. А еще о брате, матери и умершем отце.
Это они определяли, кем она является. Она знала границы их маленькой планетарной системы, ее размеры, орбиты, а также свою роль и место среди близких. Теперь же она почувствовала, как все пришло в движение, начало меняться до неузнаваемости. В том числе и она сама. И она безмолвно старалась противостать этим переменам. Сохранить для себя тех, кого любила, такими, какими она их знала.
– Ни один человек еще не убегал из Джалали, Джоан, – оторвал ее от раздумий голос Салима. – Даже если мне удастся освободиться от кандалов и каким-то образом вылезти в окно тюрьмы, я разобьюсь об окружающие скалы. Выйти отсюда можно только через двери, и вы видели, как их охраняют. Этот форт захватили всего один раз, много лет назад, и то потому, что его начальник потерял голову из-за женщины, повел себя как глупец и дал себя обмануть.
– Она ему изменила?
– Вроде того. Девушка была дочерью вали Маската. Вы знаете, кто такой вали? Представитель султана, управляющий городом на манер мэра или губернатора. Португальским захватчикам пришлось отступить в Джалали, но их предводитель влюбился в эту красавицу, прекрасную, как рассвет. Командир запросил у вали мира, чтобы жениться на ней, но вали был человек хитрый и вероломный. Когда ворота форта открылись для свадебного торжества, солдаты вали начали штурм и вырезали всех его обитателей.
– Интересно, догадывалась ли девушка о намерениях отца? И еще мне хотелось бы знать, любила ли она португальца, – сказала Джоан. – Может быть, в день свадьбы, который бедняжка считала началом новой жизни, все оказалось потеряно для нее безвозвратно.
– Возможно, ей не следовало отдавать сердце человеку, который был врагом ее народа.
– Но люди не вольны выбирать, в кого влюбляться, – отозвалась Джоан и тут же усомнилась, действительно ли это так и относится ли это правило к ней самой.
