– Даниэль был расстроен, – проговорила она.
– Он теперь большой мальчик, Джоан.
– Ах, что вы об этом знаете? Что вы вообще знаете об этом? – огрызнулась она, удивившись самой себе.
Чарли посмотрел вниз на пыльную землю, а потом снова на нее. Его брови были нахмурены.
– Я пытаюсь помочь, Джоан, – произнес он совершенно серьезно с внезапной пылкостью, причину которой она не могла понять.
– Они, вероятно, в палатке брата, – предположила девушка с явным намерением продолжить поиски.
– Возможно, нам следовало бы просто вернуться в столовую и подождать их там? – проговорил Чарли, но Джоан проигнорировала его слова и направилась вглубь лагеря.
Футах в десяти от входа в палатку Даниэля она остановилась, все еще скрытая в темноте. Полотнища, служившие дверью, были опущены, но не закреплены. Между ними оставался зазор шириной в несколько сантиметров, через который проникал тусклый свет парафиновой лампы, вычерчивающей на холсте силуэты Даниэля и Рори. Они стояли в стороне, так что их было едва видно, совсем близко друг к другу и беседовали, понизив голос. Верней, говорил Рори, и его тихая речь звучала тревожно, почти умоляюще. Через пару мгновений Даниэль выглянул наружу, посмотрев почти в упор на Джоан, и она обмерла. Но он ее не заметил. Изнутри их с Чарли не было видно.
Джоан помедлила, наблюдая, ибо это уже был не спор, а сговор. Некая тайна. Она ждала и спрашивала себя, что делать, так как рядом с Чарли чувствовала себя неуверенно, не зная, как поступить. Какая-то ее часть, некий глубинный инстинкт подсказывали ей, что подглядывать не следует. У нее возникло желание пойти обратно в столовую, как предлагал Чарли, оставив Дэна и Рори разбираться в том, что их так волновало. Но она не двигалась с места. Она смотрела, как Рори протянул руку и коснулся пальцами подбородка Даниэля, а потом нежно повернул его лицо к себе. Она смотрела, как Рори поцеловал ее брата так, как он никогда не целовал ее, – с закрытыми глазами в губы. Она смотрела, как Даниэль в свою очередь поцеловал ее жениха и каждый мускул на их телах напрягся… от чего? Растерянная, Джоан изо всех сил пыталась подыскать имя этому чувству, прежде чем поняла, что это была страсть, представшая перед нею во всей своей загадочности. Чарли потянул ее за руку.
– Джоан, пойдем, – мягко сказал он.
Она вырвала руку, развернулась и побежала прочь.
Леди-Маргарет-Холл, Оксфорд, 1901 год
[92]
Когда Мод читала, она обычно теряла счет времени. Лучи июньского солнца прекрасно освещали ее закуток в читальном зале Олд-Холла
[93]. Был самый разгар выпускных экзаменов, которыми завершались два года ее учебы в Школе древней истории в Оксфорде. На следующее утро ровно в десять часов должен был состояться ее viva voce
[94], устный экзамен, на котором планировалось присутствие отца и матери. Она не слишком нервничала в обычном смысле этого слова. Скорее, у нее было ощущение полной сосредоточенности, спокойствия, поскольку она хорошо понимала, чего от нее ждут, и точно знала, что именно ей нужно делать. Все остальное имело второстепенное значение. Ну почти все. Родители должны были остаться на несколько дней, чтобы отпраздновать в Оксфорде ее девятнадцатый день рождения. Натаниэль Эллиот, напротив, заехал только на один сегодняшний день, по пути в Лондон. Мод сосредоточенно читала в течение нескольких часов, изредка делая заметки. Лишь иногда девушка останавливалась и смотрела в никуда. Так она запоминала нужный факт или какой-нибудь аргумент, не замечая пылинок, пляшущих в лучах солнца.
Церковный колокол, пробивший час, заставил ее вздрогнуть. Мод в изумлении посмотрела на часы, висящие на стене, затем поднялась, поспешно пригладила волосы и водрузила поверх прически соломенную шляпку. Она оставила книги там, где они лежали, и поспешила на улицу, забыв заложить страницы, после чего те улеглись так, как им самим было угодно. Натаниэль ждал у ворот колледжа – гости мужского пола внутрь не допускались, – и сердце Мод, как всегда, бешено заколотилось, едва она его увидела. Обычно она старалась не замечать этого, но от судорожного биения у нее сжималось горло и кровь начинала пульсировать где-то в районе гортани. Бедняжка боялась, что он может догадаться о происходящем по ее голосу. Манера, с которой он носил помятый кремовый пиджак с расстегнутыми пуговицами, приспустив его на локти, добавляли ему особой, лихой элегантности, и Мод вдруг очень заволновалась из-за своих потертых туфель, несвежих от библиотечной пыли манжетах блузки и криво повязанного галстука. Как и другие пятьдесят девушек, обучающихся в колледже Леди-Маргарет-Холл, она не красила губ, так что, по крайней мере, не пришлось беспокоиться о них. А то она отчетливо помнила, как смутила ее Элис, последняя девушка Джона, которая все время проведенных у них каникул проходила со следами красной помады на зубах. Нарумяненные щеки, резкие духи… Она слишком напоминала Мод китайскую куклу
[95]. Красивую, полую внутри и совершенно игрушечную. Элиас Викери не одобрял Элис, и, насмотревшись на нее, Мод приняла решение никогда не усердствовать, прихорашиваясь. Правда, вид в зеркале собственного не слишком привлекательного лица с ужасным носом, отвлекающим внимание от глаз и рта, при иных обстоятельствах способных претендовать на миловидность, порой служил поводом для душевных терзаний. Впрочем, она всегда пресекала их быстро и строго. У нее есть мозги, воля, и ей не обязательно быть красоткой. Натаниэль ждал, засунув руку в карман, и, прищурившись, глядел на круглый купол церкви. Он курил сигарету, покачиваясь взад и вперед. Мод замедлила шаг, чтобы понаблюдать за ним незаметно. Юноша был намного выше ее – впрочем, как и большинство людей. Его волосы, как и раньше, темные, прямые и шелковистые, были зачесаны назад с помощью макассарового масла
[96] по последнему требованию моды. Он был рослым, худощавым и все еще тонким в кости, но плечи стали шире – как раз настолько, чтобы фигура выглядела мужской, а не мальчишеской. Ступни стали пропорциональными по отношению к остальным частям тела. Молодой человек был чисто выбрит, и легкий загар говорил, что он много времени проводит на свежем воздухе. Теперь, когда он повзрослел, его лицо сильно изменилось. Развитые надбровные дуги
[97], выступающие скулы и волевой подбородок сперва слегка испугали ее, но, едва он улыбнулся, его лицо снова стало таким, каким она знала его почти всю свою жизнь. Натаниэль обернулся, помахал рукой, и Мод почувствовала, как краснеет, хотя тут же мысленно себя за это обругала.
