– Простите, но… это все, что дала мне Мод. – (Салим в отчаянии откинулся назад, так что его голова ударилась о камень стены.) – Возможно, – проговорила Джоан, – у нее есть какой-то план. Салим… мое посещение должно было вселить в вас надежду. Именно этого хотели они оба. Мод и Абдулла.
– Отец здоров?
– Да, – ответила Джоан. Салим мало походил на пожилого раба Мод, и Джоан решила, что его мать, верно, была оманкой. – Да, это человек недюжинной силы. Он сначала меня напугал. Такой… серьезный. Такой важный. Но теперь он, кажется, со мной свыкся.
Девушка замолчала, сомневаясь, не слишком ли вольно говорит с Салимом об его отце. Внезапно она поняла, что это все никаб. Скрывающая лицо маска давала возможность забыть о хороших манерах. Но Салим довольно усмехнулся:
– В детстве я боялся его рассердить, потому что он мог пригвоздить меня к месту одним взглядом. Но если Мод вас приняла, то и он будет к вам добр. У них всегда так.
В это время в коридоре раздался звук шагов, и вошел толстый человек с лягушачьим лицом вместе с офицером в форме и худым молодым человеком в хлопчатобумажном хаки. Джоан, стоящая перед собеседником на коленях, взглянула на них через плечо, и сердце у нее ушло в пятки. Она покачнулась, потеряла равновесие и плюхнулась на пол. Офицер оказался полковником Сингером.
– В чем дело? – прошептал Салим, не протянув руки, чтобы помочь ей подняться: по мусульманским обычаям это было немыслимо. – Вы знаете полковника? Верней, он знает, кто вы? – (Джоан легонько кивнула.) – Оставайтесь спокойной. Молчите. Он не может вас узнать. – (Джоан судорожно пыталась вздохнуть. Ей вдруг показалось, что закрывающий лицо никаб душит ее. Не хватало воздуха, кровь оглушительно стучала в висках.) – Джоан! Успокойтесь! – зашипел Салим.
– Нет, правда, если людей нужно вот так заковывать в кандалы и лишать их даже матрасов, не говоря о койках, то им следует, по крайней мере, давать воду, когда они хотят пить, – говорил между тем Сингер.
Молодой человек, стоящий рядом с ним, перевел, но толстяк лишь пожал плечами и что-то ответил равнодушным и недружелюбным тоном.
– Он утверждает, что этих людей следует наказать, – доложил молодой солдат. – Говорит, они здесь не для того, чтобы с ними нянчились, как с детьми.
Сингер слегка покачал головой и проворчал:
– Мне придется снова поднять этот вопрос перед Шахабом… Последнее не переводить. Это, черт возьми, настоящее варварство.
Все трое уже повернулись, готовясь покинуть камеру, когда полковник, сцепив руки за спиной, на ходу окинул Джоан блуждающим взглядом. Он остановился рядом с ней, и их глаза встретились. Около секунды девушка не могла ни посмотреть в сторону, ни даже вздохнуть. Потом она опустила голову и отвернулась, надеясь продемонстрировать скромность, и принялась молиться в душе, чтобы Сингер поскорее ушел.
– Все в порядке, Джоан. Его тут больше нет, – сказал Салим. – И пожалуй, нам следует поскорее проститься. Я видел, как эта жаба на вас смотрит. Верно, негодяя мучил вопрос, какое у вас ко мне дело. Если вы пробудете слишком долго, он начнет скандалить. Возьмите корзину с собой, – проговорил он, забирая остатки еды и чистую одежду. – Пожалуйста, попросите в следующий раз прислать больше воды. Она очень нужна. У меня здесь есть друзья, и хотелось бы с ними поделиться. Вы должны подождать по крайней мере несколько дней, прежде чем придете снова. Если явитесь раньше, они вас узнают и могут не впустить.
– Снова? – переспросила Джоан.
Она была выжата как лимон. Нервное напряжение во время посещения Салима и пережитый страх истощили ее силы. Одна встреча с полковником Сингером чего стоила. В первое мгновение, когда их глаза встретились, девушка была уверена, что он ее узнает. Она прижала руки к лицу, пытаясь промокнуть пот тканью никаба.
– Уберите руки. Ни одна арабская девушка так никогда не сделает. – Салим снова наклонился к ней, торопливо оглянулся вокруг, а затем поймал ее руку и сжал в своих ладонях. Те были твердыми и мозолистыми, прохладными и сухими. В его лице читалась горечь, граничившая с отчаянием. – Вы придете снова? Пожалуйста!
– Я не знаю, сумею ли… – Джоан не могла заставить себя встретиться с ним взглядом. От вони спирало дыхание, мухи с жужжанием вились вокруг. Ей ничего не хотелось так сильно, как оказаться снаружи, вырваться на волю из этой тюрьмы с ее обитателями, сходящими с ума от жажды и безысходности. Джоан проклинала собственную нерешительность и пыталась представить себе, что бы чувствовала она, если бы знала, что ей отсюда не выбраться. Она не имеет права на малодушие. – Хорошо. Я постараюсь вернуться, – проговорила она.
Салим расслабился, отпустил ее руку и кивнул:
– Вы храбрая. И я вечно буду перед вами в долгу за то, что вы сегодня сделали. За то, что пришли. Надеюсь, однажды я смогу вам отплатить.
– Я вовсе не храбрая, – возразила Джоан и облизнула сухие губы. Ей вдруг ужасно захотелось пить. – Вы ничего не хотите им передать? Мод и вашему отцу?
На лицо Салима набежала тень грусти.
– Передайте, что я благодарен им и люблю их. Скажите, я стараюсь принять свою судьбу. Мои молитвы с ними, и я прошу Бога, чтобы мы могли свидеться как можно скорее, – сказал он тихо.
– Я передам.
В конце коридора, ведущего к выходу из тюрьмы, полковник Сингер и главный тюремщик остановились. Неодобрение англичанина было видно невооруженным глазом. Он явно распекал за что-то человека с жабьим лицом. Джоан шла следом за ними до самой входной двери, так близко, что ощущала запах мужского одеколона. Ее пальцы с побелевшими костяшками крепко сжимали ручку корзины.
– По крайней мере, насколько я вижу, вы разрешаете, чтобы политическим узникам приносили еду, – пробормотал полковник, когда она проходила мимо. – Но как насчет других бедняг?
Часовой с рыжими усами отпер дверь, и яркий свет снаружи заставил девушку вздрогнуть.
Неверной походкой Джоан направилась в сторону лестницы и стала спускаться. На полпути она остановилась и посмотрела на море, на буйство неправдоподобно ярких и чистых синих и голубых красок воды и неба, на коричневые и белые здания Маската, расположенные вокруг бухты. В вышине, в восходящих потоках воздуха, кружили два орла. Ветер трепал абайю и никаб, и свежий воздух проникал под них, охлаждая тело Джоан. Она сделала глубокий вдох, а затем, выпуская воздух из легких, робко засмеялась. Девушка сама не могла поверить, что ей удалось побывать там, куда заказан путь большинству европейцев. И сделать это незаконно, переодетой, и вернуться живой и невредимой. Это, конечно, было нарушением установленного порядка, но, вспоминая, как Салим набросился на воду, Джоан решила, что незаконность ее действий вовсе не делала их неправильными. Девушка ощущала эйфорию и чувствовала себя непобедимой. Ей представлялось, будто она может раскинуть руки и парить над городом. Джоан поспешила туда, где ее ждал Абдулла, и порывисто обняла старика. Душа ее ликовала.
После того как Джоан возвратилась, Мод с нетерпением принялась ее допрашивать и не успокоилась, пока Джоан не передала каждое слово, которое было сказано, не описала каждый нюанс поведения Салима и его состояние в мельчайших подробностях. Потом наконец Мод со вздохом откинулась на спинку кресла:
