– Я буду ждать здесь, – сказал он.
Джоан молча кивнула. Борясь с желанием повернуться и убежать, она взяла у него корзину с едой и деньги, чтобы подкупить охранников.
– Все в порядке, – сказала она дрожащим голосом.
Абдулла посмотрел на нее сверху вниз, и, хотя выражение глаз старика не изменилось, уголки его рта слегка дрогнули.
– Не нервничайте, мисс Сибрук. Вы делаете доброе дело. Люди в этой тюрьме страдают, не зная, когда выйдут на свободу. Им никто не помогает, у них нет никакой возможности узнать, когда закончится срок их заточения, и потому они впадают в отчаяние. Здесь живут и умирают по слову султана. Вы дадите нашему Салиму немного надежды.
– Да, – сказала Джоан. – Надеюсь, так и будет.
Абдулла помолчал, сохраняя полную неподвижность.
– Он славный мальчик, – произнес наконец старик. – И хороший человек. Скажите ему, что мы о нем молимся. А теперь идите.
Он шагнул назад, отступив в тень здания, где продолжал стоять, наблюдая. А у Джоан не осталось иного выбора, кроме как повернуться и пойти дальше одной.
Солнечный свет отражался от воды, и его яркие блики слепили глаза, когда она шла по дамбе. Ветер был соленый и теплый. Тонкая струйка пота стекала по спине. Она остановилась у подножия каменной лестницы и смотрела, как та взбирается вверх по крутой скале. Дверь наверху была закрыта. По ее сторонам сидели двое оманских часовых. Они положили винтовки на колени и глядели вниз, с любопытством наблюдая за ней. Дыша так тяжело, что ткань никаба втягивалась при вдохе и вспучивалась при выдохе, Джоан стала подниматься по ступеням. Она чувствовала спиной, как за ней наблюдают и представительство, и королевский дворец, и весь Маскат. В любой момент она ожидала услышать, как назовут ее имя, остановят, начнут бранить. Обвинение в нарушении законов султана могло сделать Джоан жертвой его пристрастного правосудия, которое, скорее всего, привело бы к жестокому и произвольному наказанию, а может, и в то самое место, куда она сейчас собиралась проникнуть. Шаг за шагом, то и дело замирая от страха, она дошла до конца лестницы – как ей показалось, чересчур быстро – и в замешательстве остановилась перед стражниками, вцепившись в корзину обеими руками. Часовые переглянулись и вновь уставились на нее. Они были еще совсем мальчишками, румяными и безбородыми, но в прищуре их глаз уже чувствовалась бдительность. У них был беспокойный взгляд, отличающий скучающих молодых людей во всем мире. Из головы Джоан вдруг вылетело абсолютно все. Даже ради спасения собственной жизни она не смогла бы вспомнить, что нужно делать дальше.
Наконец один из охранников рассмеялся.
– Салям алейкум, – сказал он, а потом быстро заговорил по-арабски. Страх придал Джоан силы и побудил действовать. Она порылась в корзине в поисках письма, написанного для нее Мод, и пробормотала:
– Ва-алейкум ас-салям.
Только тут память вернулась, и она вспомнила, что ей наказано молчать. Часовой нахмурился, услышав акцент, но взял письмо и начал читать. Потом кивнул, буркнул что-то, вручил листок товарищу, дал знак проходить и потянулся к корзине. Скучающее выражение вернулось. Он просмотрел содержимое корзины, собранной Мод, и взял пачку банкнот, засунутых с одной стороны. Деньги исчезли в кармане его униформы так быстро, что Джоан даже не успела заметить, в каком именно. Потом он встал, несколько раз с силой ударил в дверь и проговорил еще что-то, чего Джоан не поняла. Послышался грохот отодвигаемых засовов, и дверь со скрежетом отворилась. Боясь дышать, Джоан быстро прошла мимо охранников и оказалась на территории тюрьмы.
Внутри пришлось тотчас остановиться, потому что ее окружил мрак. Она словно внезапно ослепла. Дверь тут же закрылась, и жуткий смрад заставил ее отпрянуть. Первым побуждением было поднести руку к носу и рту, но закрывавшая лицо ткань помешала это сделать. За спиной кто-то хихикнул, она быстро повернулась, и ее успевшие немного привыкнуть к темноте глаза разглядели еще двоих охранников, сидящих по другую сторону входа. Они были англичанами и носили красные балморалки
[84] Маскатского полка
[85]. Джоан чуть не вскрикнула от испуга.
– Воняет, верно? – проговорил один из них, упитанный мужчина с рыжими усами, и они оба невесело усмехнулись. Джоан споткнулась и поспешила отвернуться от них, уверенная, что, несмотря на никаб, они догадались, кто она такая. – Крикнешь, если с кем из них возникнут проблемы, – добавил охранник.
Неуверенно ступая, Джоан пошла по коридору, затем по ведущим наверх ступенькам, вырубленным в скалистом основании крепости, и была бесконечно рада, когда стража ее не окликнула. Внутри стало прохладней. Когда Джоан завернула за угол и охранники ее больше не видели, она остановилась, прислонившись спиной к стене, и подождала, пока сердце не перестало бешено колотиться. Она попала внутрь форта Джалали. Радость вскружила Джоан голову, и на ее лице появилась улыбка, незаметная под никабом.
Когда девушка отошла от стены, впереди показался дверной проем, через который виднелось длинное помещение, похожее на общую спальню для воспитанников учебных заведений. Мод рассказывала, что в Джалали содержится почти сто заключенных, и все они, за исключением двоих узников, пользующихся особыми льготами, живут в подобных жутких казармах. Одним из привилегированных заключенных был дядя султана Саида, которого посадили за пьянство и позор, навлеченный на семью. Этих людей не заковывали в кандалы, у них были отдельные камеры с кроватями и даже личные повара, но Джоан знала, что, скорее всего, найдет Салима во второй общей казарме.
Проходя мимо первой, она не удержалась и заглянула в нее. Около двадцати пяти мужчин сидели или лежали прямо на полу. Их лодыжки были прикованы к тяжелым железным колодам, от которых цепи тянулись к ручным кандалам. Одежда была грязная и изорванная. Матрасы, столы и стулья отсутствовали. Повсюду жужжали мухи. Свет проникал в помещение через высокое окно в стене, однако увидеть через него что-либо не представлялось возможным. То и дело раздавались лязг кандалов и скрежет металла о камень. Некоторые заключенные собрались группами. Они разговаривали или играли в кости, но многие просто молча сидели, прислонившись спиной к стене. Их апатия свидетельствовала о глубоких страданиях, и Джоан смутилась оттого, что стала их невольной свидетельницей. Она миновала этот дверной проем и двинулась вверх по лестнице. Девушка шла мимо других камер, мимо тесных казематов, и всюду от главного пути ответвлялись лесенки, ведущие вправо и влево. Она продолжала идти вперед, не сворачивая, пока не увидела вторую общую казарму. Сделав медленный вдох, чтобы успокоиться, она вошла внутрь.
Это помещение было очень похоже на первое, и в нем находилось еще двадцать или тридцать заключенных. Джоан осмотрелась вокруг и испытала облегчение оттого, что никаких охранников здесь не было. Она принялась искать человека, похожего по описанию Мод на Салима: мужчину лет пятидесяти, выше среднего роста, с длинными темными волосами, красивого и статного. Заключенный, сидящий ближе других, внимательно наблюдал за ней. Через несколько секунд он с трудом встал, потянул за кожаный ремень, чтобы поднять железный брусок, висящий между его лодыжек, и зашаркал к входу. Лицо его было очень худым. Глаза, казалось, остекленели. Когда он заговорил, она не смогла его понять. Многие из его пожелтевших зубов были сломаны. Когда Джоан не ответила, он снова заговорил, и на этот раз она поняла одно слово, которое несчастный повторял снова и снова: «ма». По-арабски «вода». Она покачала головой.
