Феликсу Кшесинскому оставалось только покачать головой. Он мечтал, что дети превзойдут отца, что действительно будут танцевать лучшие партии, но Юлия не прима, Иосиф только пробивается наверх, а самая большая его надежда – Маля – запятнала себя любовной связью. Опытный танцовщик лучше других понимал, что как бы ни была достойна младшая дочь, ей не простят высочайшего покровительства и всегда будут говорить, что и фуэте она крутит разве что не с помощью великих князей. Театр – жестокий мир, а балет особенно, нужно показывать характер, чтобы пробиться на сцену, а уж в примы особенно, но не всякий характер публика принимает.
То, что будет трудно, понимала и Матильда, но ее трудности только подхлестывали. Научиться тому, что умеет Леньяни, превзойти прекрасную итальянку, причем вопреки всеобщему недовольству – это ли ни цель?
Матильда звонко чмокнула отца в нос:
– Я справлюсь, папа́. Я всех сумею убедить, что достойна называться первой по праву.
Тот вздохнул:
– Дай-то Бог…
– Юлия, ну-ка подыграй! Папа́, позволь пригласить тебя на мазурку, – неожиданно попросила Матильда.
– Но, Маля…
– Даме не пристало приглашать кавалера? Тогда я прошу пригласить меня.
Недаром Феликс Кшесинский считался лучшим мазуристом России, да, наверное, и мира, а его дочь – прекрасной балериной. Если бы только кто-то видел эту роскошную мазурку! Танцуя, они выбежали в большой зал, Юлии пришлось играть очень громко. В дверях толпились слуги и случайные свидетели.
Когда мазурка закончилась, аплодисменты грянули такие, что казалось, лопнут стекла дома.
– А ты во мне сомневаешься, папа́. Мы же Кшесинские, – улыбнулась Матильда. – И наше место на сцене. Большой сцене! Мариинский будет моим, и мне наплевать на то, кто и что подумает или сболтнет!
К сожалению, Феликс Кшесинский оказался прав, его дочь Матильду признавали лучшей те, кто стоял с ней рядом в репетиционном зале, на сцене, кто ставил балеты или писал для них музыку, но для зрителей по ту сторону рампы она оставалась протеже мужчин Дома Романовых, не более. Причем осталась таковой и в памяти.
История и людская молва бывает несправедливой не только к императорским семьям, но и к труженикам балета. Молва не принимает во внимание мнение Петипа или Чайковского, считая любые хвалебные статьи заказными. На то она и молва…
Лето Матильда прожила в подаренном великим князем Сергеем Михайловичем доме в Стрельне. Занималась украшением своей новой дачи, распоряжалась разбивкой новых цветочных клумб, обустройством сада и угодий, прокладкой дорожек, посадкой кустов… И много тренировалась.
Юлия сбивала пальцы, аккомпанируя сестре. Потом за рояль садился отец или кто-то еще по просьбе балерины, а она продолжала и продолжала выполнять па, крутить фуэте уже без малейшего сбоя, разучивать роли, даже те, которые могла никогда не станцевать.
Когда у Юлии уже стали болеть пальцы и она запротестовала, Матильда пригласила аккомпаниатора из Петербурга. В небольшом репетиционном зале подолгу можно было слышать:
– Раз… два… три…
– Еще раз, пожалуйста…
Осенью императрица родила дочь, которую назвали Ольгой…
Разочарование, царившее в обществе, трудно передать. Вместо ожидаемого сына-наследника девочка, кроме того, много болтали, что роды были очень тяжелыми, а сама Александра Федоровна никак не может восстановиться, вынуждена проводить большую часть времени в постели или инвалидном кресле.
Годичный траур по умершему Александру III, который прерывали ради свадьбы нового императора, плавно перерос в ожидание родов, а потом в период восстановления императрицы.
Коронацию назначили на май. Началась подготовка.
– Андрей…
Они ни разу не беседовали после того кошмара, хотя, конечно, встречались. Великий князь поздравлял императора со свадьбой, потом с рождением дочери, обычно стараясь не смотреть в глаза. Николай понимал, что ни он, ни Сергей Михайлович не простят гибели Матильды, потому не требовал присутствия. Он сам старался о прошлом не думать, иначе можно сойти с ума.
Сначала было очень трудно войти в курс множества дел, потом Аликс объявила, что беременна. Она тяжело переносила состояние, вернулась болезнь ног и позвоночника, молодая царица и будущая мать большую часть времени вынуждена была проводить в инвалидном кресле. Для молодой женщины это было невыносимо, Николай старался как можно больше времени проводить рядом с женой, успокаивая и вселяя в нее уверенность. Родственники и друзья отошли на задний план, театры не посещали, мотивируя это трауром, а потом подготовкой к родам и прибавлением семейства.
Великий князь обращению императора удивился, но виду не подал.
– Андрей… мне часто снится Маля… Знаешь, она словно предупреждает меня о чем-то с того света…
Князь Андрей молчал, но Ники продолжил сам:
– Вижу будущую коронацию, словно собираюсь надеть корону на голову Аликс, но слышу голос Мали, роняю корону и бегу через толпу на этот голос. Толпа расступается передо мной, какой-то гул, вдали женский силуэт в белом, я не вижу лица, но знаю, что это она… Как ты думаешь, она зовет меня с собой на тот свет?
Андрей привычно спрятал глаза, но вдруг тихо и чуть хрипловато ответил:
– Она не на том свете…
– Что? – не понял Николай, вглядываясь в лицо кузена.
– Маля жива, Ники. Она спаслась и даже не пострадала.
– Что?!
– Она танцевала во Франции, потом в Варшаве, теперь в Петербурге, но…
Договорить не успел, Николай схватил его за грудки:
– И ты знал об этом?! Все время знал и молчал?!
Андрей посмотрел неожиданно твердым взглядом:
– А ты меня спрашивал? Ты хоть раз о ней вспомнил?
Николай отпустил мундир кузена и стоял, опираясь на перила террасы.
– Кто еще знает?
Великий князь недоуменно пожал плечами:
– Все. Сергей купил ей дачу в Стрельне. Она надеется участвовать в коронационном балете в Москве. Знаешь, она надеялась, что ты спросишь, а потому просила передать тебе вот это. – Андрей вытащил из-за пазухи помятый, но запечатанный лист. – Извини, потрепал…
Николай, отвернувшись от кузена, поспешно разорвал его, глаза забегали по строчкам. Матильда просила немногого – права по-прежнему называть его Ники хотя бы мысленно (кто мог ей помешать?) и возможности обратиться в трудную минуту.
Конечно, это могла быть простая женская хитрость – обращение «в трудную минуту» повлекло бы за собой новые встречи и возобновление отношений. Но потрясенный новостью император об этом не подумал, он вернул Андрею письмо со словами:
– Да. Передай ей, что да.
Лист остался незапечатанным, и Андрей не удержался, чтобы не прочитать.
