Он просто тянул время и заодно пытался подтолкнуть Матильду ближе к двери, чтобы там позвать Виктора и попросить препроводить Кшесинскую в директорскую ложу – для удобства просмотра спектакля.
Матильда не задумывалась над маневрами директора, она просто упрямо возразила:
– Я буду танцевать!
И впервые за все время Иван Карлович проявил невиданную для него жесткость, он выпрямился и заявил:
– Нет! – Тут же, словно испугавшись собственной решительности, уже мягче добавил: – Главная партия одна, на сегодня утверждена госпожа Леньяни. Именно ее знаменитые фуэте желают видеть гости. Завтра танцуйте вы, я не против.
И Матильда сорвалась, она схватила Ивана Карловича за отвороты парадного сюртука и принялась трясти как грушу:
– Кто вам приказал?! Кто?!
Лицо несчастного директора побагровело. Кшесинская неожиданно отпустила его и, жестко бросив: «Я буду сегодня танцевать, чего бы мне это ни стоило!», хлопнула дверью.
В кабинете опрокинулась ваза с цветами, и со стола упал едва державшийся на самом краю чернильный прибор. Но Иван Карлович не обратил внимания ни на воду, ни на чернила, заливающие ковер, он повернулся к зеркалу, поправляя сбитую атакой Кшесинской бутоньерку. Это никак не удавалось сделать. Провозился довольно долго…
В кабинет ворвался Виктор, затормозил, привычно хватаясь за стулья, увидел погром и в ужасе раскрыл глаза:
– Иван Карлович, что случилось?!
А тот неожиданно закашлялся, отмахиваясь от ассистента, не в силах произнести ни звука. Виктор попытался побрызгать на директора водой прямо из лужи на полу и был готов позвать на помощь, но заметил, что кашель Ивана Карловича перешел в смех.
– Вам плохо?
Директор помотал головой:
– Нет, мне хорошо.
– Там… там этот полковник прибыл, Иван Карлович. Только что.
– Угу. Меня сейчас посадят в Петропавловку. Нет, сначала расстреляют, а потом посадят.
– За что?!
Иван Карлович объяснять ситуацию ассистенту не стал, только махнул рукой:
– А! Пусть будет как будет. Давай одеваться! Черт, бутоньерку испортила.
– Кто?
– Надежда нашего балета. Давай новую, в тюрьме буду цветы нюхать.
Виктор категорически не понимал директора, но осознал, что лучше ничего не спрашивать.
Надежду русского балета уже вовсю искали по коридорам и гримерным театра. Власов даже в кабинет директора не пошел, понимая, что от того пользы мало, распорядился сам.
Матильда знала закулисье театра куда лучше людей в форме, заглядывающих во все углы, а потому сумела проскользнуть к гримерной Леньяни. В свою идти не рискнула, вовремя заметив дежурившего там агента. Вот это да! От нее избавляются даже так – с помощью полусотни жандармов.
Зато повезло – прячась за занавесом, прикрывающим ободранный угол, увидела, как к Пьерине, которая весело напевала, нанося финальный грим перед выходом на сцену, проскользнул великий князь Владимир Александрович.
Спектакль уже шел, князю, видно, удалось ускользнуть от бдительной супруги из ложи на минутку, и он решил этой минуткой воспользоваться.
Пьерина визиту князя не очень обрадовалась:
– Ты с ума сошел! Мне же на сцену!
– Я на минутку, голубушка, только на мгновение, но какое прекрасное… Иди сюда, я тебе что-то принес, потом отдать будет невозможно…
Судя по затихшему голосу, князю удалось увлечь Леньяни во вторую комнату. Матильда оглянулась и, убедившись, что никто не видит, скользнула в гримерную следом.
Костюм для главной партии пока на вешалке, но из второй комнаты вот-вот выйдут князь и Пьерина. Оглядевшись, Матильда схватила палку, которой раздвигали шторы, и сунула ее в ручку двери во вторую комнату, запирая ту снаружи.
Так быстро она никогда не переодевалась. На счастье, они с Пьериной одной комплекции, потому закалывать не требовалось. Немного свободно, но это не страшно, зато крючки не полетят во время танца. Хватит, однажды она уже оказалась на сцене с оборванной бретелькой.
А по коридору, ведущему к кулисам сцены, нервно мотался Иван Карлович. Кшесинскую не нашли, но это ничего не значило. Скоро выход Леньяни в главной партии – номер, которого все ждут, эти фуэте и вообще… Скорей бы уж!
Директор не понимал сам себя, с одной стороны, ему очень хотелось, чтобы все действительно поскорей закончилось, Пьерина прокрутила свои фуэте, с другой – росло сожаление, что Кшесинской так и не удалось настоять на своем. Власов с агентами появился практически мгновенно, словно был не у себя в кабинете, а у входа в театр. Честно говоря, Иван Карлович даже жалел, что позвонил полковнику. Мог бы сделать вид, что не подозревает о приходе Кшесинской в театр.
Но, подумав об этом, он осадил сам себя: и что могло бы случиться – скандал? Это ни к чему. Да и как Матильда смогла бы выйти на сцену вместо Леньяни?
– Завтра же поставлю ее в роли невесты! – решил директор. Вспомнил, что следующий спектакль только через неделю, и поправил сам себя: – На следующей неделе. – Вспомнил Власова и добавил: – Если позволят…
Мотавшийся рядом Виктор присмотрелся к директору:
– Иван Карлович?
Что-то с ним не так…
Директор отмахнулся:
– За сценой смотри! – Мимо пропорхнула стайка лебедей. Иван Карлович привычно умилился: – Красавицы вы мои! Прелестницы!
Но прежнего восторга в голосе не слышалось, напротив, было слишком много беспокойства.
– Где Леньяни?! Скоро ее выход. Скажи, чтобы напомнили!
Виктор исчез, выполняя приказ директора, а на его месте возник тот, кого Иван Карлович хотел бы видеть меньше всего, – Власов собственной персоной.
Объясняться с полковником по поводу содержания в Петропавловке директору вовсе не хотелось. Потому на вопрос о том, как идут дела, поспешил заверить:
– Превосходно!
Мимо «пролетела» еще одна стайка лебедей, пришлось прижаться к стене, пропуская. Иван Карлович воспользовался этим, чтобы удалить полковника:
– Ах, вас могут толкнуть. Почему вы не в ложе? Из моей видно не хуже, чем из императорской. Пойдемте, я провожу. Через минуту выход госпожи Леньяни. Такая прелесть, знаете ли…
Но Власов уходить не собирался. Если Кшесинскую не нашли в театре, это не значит, что ее нет. И этот директор что-то елозит… Нет, успокоиться можно будет, только когда спектакль закончится. Власов дал слово императрице Марии Федоровне, что они Кшесинскую ни на сцене, нигде в другом месте больше не увидят. Пусть танцует, но исключительно в те дни, когда никого из императорской семьи в театре нет.
Мария Федоровна вовсе не собиралась мешать карьере Матильды, но не желала, чтобы балерина мешала семейной жизни Ники. Кшесинская получила свое, с нее хватит. Жесткость благородству не помеха.
