О черт, так вот что за оружие у принца! Единороги боятся, оказывается, не только йендийского огня.
Я уронил ярлыгу и начал судорожно шарить по карманам рейтуз. Остатки порошка там, тут…
Я сгреб крупицы порошка и шлепнул в ладони, прямо перед мордами тварей. Шлейф искр получился намного слабее, но даже его хватило, чтобы единороги вновь развернулись и ударились в паническое бегство. Ошеломленный Борго пытался зареветь, но его стоптали, стоптали и палатки, не так основательно, как могли бы с галопа, с разгона, но – стоптали. И, промчавшись по биваку, исчезли в разреженных сумерках.
По лагерю метались лошади, слышалось дикое ржание и людские крики.
Я подхватил ярлыгу горячими от заклятия пальцами, отцепил от пояса горшок с углями и ногтем сковырнул глиняную заглушку с дырочками для вентиляции.
Хоп!
Горшок, рассыпая веер искр, упал на ближайшую палатку, под которой копошились люди. Второй горшок – на другую палатку: хоп! Создаем управляемый хаос, разделяем и властвуем!
Сказочно. Нет, охренительно!
Третья палатка – принцева. Я подметил ее еще сверху. Частично обрушилась, зияет черным вход.
Но сначала – Борго. Вон копошится, пытается встать, глухо воет. Все таки встал… Я подцепил его загогулиной ярлыги и уронил, изящно поведя ярлыгу в сторону. Потом, не мешкая, выдернул саблю из веревочных петель и, примерившись, вогнал клинок в горло страшного альбиноса. Шмель в голове удивленно ойкнул: жестоко. Мой Ктулху выглянул из сортира и кивнул: бессердечно. Я добавил брутала, провернув клинок, чтобы добить наверняка. Борго – самый опасный противник, с ним я не стану миндальничать.
Да и с другими, собственно, тоже…
Стоп, картинка. Тут вот какое дело, девушки и ребята. Я и правда – сквернавец. Но скажу вам – мне не доставляет удовольствия убийство. Однако, если я хочу сохранить жизнь Тендалу, я обязан – вы слышите? – обязан убить как можно больше его людишек, прежде чем принц очухается и вступит в схватку. Жестокая математика. И его людишек мне не жалко – они ехали за моей головой.
Пока я занимался йети, ночь озарилась всполохами огня: занялась одна палатка. Вторая не пострадала – люди, успев выскочить, спешно потушили пламя. Было их четверо. Трое передвигались нормально, четвертый сидел на земле и вопил – кажется, единороги нанесли ему серьезную травму. Из горящей палатки доносились крики. Уцелевшие пытались помочь – тянули горящую ткань на себя.
Я подбежал и ударил одного в спину, между лопатками. Вонзил, провернул, извлек саблю. Мимоходом смазал стальной загогулиной того, что скулил и жаловался на травмы. Двое обернулись на крики и разбежались, один тащил за собой горящее полотно. В палатке оказалось трое, одежда на них дымилась. Пока они соображали, что к чему, я успел приколоть одного, а другому вмазал сапогом по морде. Третий промчался мимо меня и прыгнул в озерко, чтобы погасить одежду.
Какой же я подлец!
Вырублены пятеро. На ногах еще четыре человека, включая принца, что дрыхнет в палатке в гордом одиночестве.
Ну, он дрых, вернее. Шестое чувство заставило меня повернуться. Принц уже наступал, тыча в меня шпагой.
Я отвел удар ярлыгой (ладанка раскалилась), нацелил саблю, атаковал и, пока принц отбивал удар, шандарахнул ржавой загогулиной по его головушке. Тендал упал на задницу, выпустив шпагу. Я мог бы его заколоть, но пойти на это значило предать Вандору. Выход: берем принца в заложники, как тогда, на корабле с Грануаль.
Сбоку метнулась тень, я развернулся и отпрыгнул, едва не получив чмоки-чмоки от матросского тесака в грудину.
Громадный детина в дымящейся одежде пер на меня, бранясь, как целый наемничий отряд.
Янфорд Бизли, боцман с «Благодати»! Занявшаяся палатка высветила яростные глаза и прожилки на его сплющенном носу.
– Вырву горло! – сообщил он на выдохе.
Я отбил несколько яростных атак, затем по-нашему, по-простому, шлепнул концом ярлыги между ног. Бизли охнул. Я воткнул саблю в солнечное сплетение до самой гарды, отпихнулся сапогом.
Минус шесть. Осталось трое.
Пока я возился с Бизли, принц успел очухаться и завладеть шпагой. Рядом с ним возникло еще две тени – те, кого я вырубил недостаточно жестко. И четвертый солдат с бранью выползал из озерка.
Минус шесть – плюс один – итого пять. И у троих – оружие.
Мало того, я с ужасом увидел, что Борго встал на колени, заткнув рукой страшную рану на горле.
Трое с оружием – это слишком. Я начал пятится, без толку размахивая посохом. Вскоре к троим присоединился четвертый.
Мою левую ладонь нестерпимо жгло.
Я не нашел ничего лучшего, чем крикнуть:
– Вот и свиделись, ваше грозное высочество!
– Олег? – глаза принца стали безумными.
Меня начали зажимать в тиски. Двое с флангов, двое – с фронта. Борго хрипел, возвышаясь за спиной Тендала, пытался пробиться вперед.
– Это он, он! – кричал принц.
Что ж, настало время охренительных… заклятий. Я отбросил ярлыгу, простер ладонь к принцу и выкрикнул:
– Мекхо селимор!
От моей ладони колыхнулась видимая глазу воздушная волна. Окутала Тендала, Борго и солдата. Трое в ловушке!
Заклятие сгущенного времени. Все трое замедлились, вернее – почти перестали двигаться, лица (и морда Борго) – облеклись в странные гримасы, как на неудачных фото.
Я слышал далекое ржание коней.
Сейчас разберусь с теми, кто зажал меня с флангов, и примусь за его высочество.
Тут на меня накатило.
Понимаете, когда я напал на лагерь, во мне булькало не менее литра вина. Заклятие, как и предупреждал Франног, вошло в резонанс с алкоголем, потенцировало его действие. В общем, количество вина в моем организме теперь можно было смело умножить на шесть.
Три литра. Неплохо, верно? В мире Земли, да и в этом мире, думаю, также, есть люди, больные страшной дисбухи́ей. Их всего процентов восемь. Их ферментная система генетически не приспособлена разлагать алкоголь так, как делает это организм здорового человека. В результате – больного дисбухией рвет и мечет даже от умеренного количества выпивки. К чему я веду… Я же не просто отношусь к счастливым девяноста двум процентам, я в плане потребления алкоголя мировой чемпион. Я могу выпить и литр, и два, как в том анекдоте. Но не шесть литров вина.
Шесть – это было чересчур.
В глазах начало двоиться, одинокий шмель в голове позвал на свадьбу еще десяток друзей и шумную невесту. Вдобавок вдруг накатила дикая, ни с чем не сравнимая тошнота.
О черт!
Меня атаковали с правого фланга.
Я уклонился от удара матросского тесака (ладанка обожгла грудь), изображая пьяного мастера, и, не сумев удержать равновесия, упал на одно колено и снова подставил саблю под удар матроса. С левого фланга приближалась смерть – я это знал, я это чувствовал, но просто не мог ничего сделать.
