– Я готова! – вспыхнула Аюна. – Ради брата…
– Не спеши. – Губы Тулума медленно зашевелились. – Ты должна знать, на что идешь. Ибо для верного ответа нужна добровольная жертва.
Царевна нахмурилась. До нее доходили слухи, что накхи в прежние времена не брезговали человеческими жертвоприношениями. Но ведь это же накхи!
– Ясна-Веда четко и определенно запрещает приносить в жертву людей, – словно отвечая на ее мысли, продолжал Ардван. – Для гаданий разрешено проливать только кровь рабов, так как они по закону людьми не являются. Но кровь ария, отданная добровольно, – великая сила…
– Понадобится кровь самого близкого родича, – тихо произнес Тулум то, о чем царевна и сама уже догадалась. – Твоя кровь, Аюна.
– Я готова, – бесстрашно склонилась она перед верховным жрецом. – Это честь – отдать кровь Священному Огню ради брата!
– Тогда приступаем.
Тулум неспешно достал из ледника колотые обломки прозрачной глыбы, ежедневно доставляемой с гор, и щедро насыпал ледяного крошева на белый камень, из которого изготовляли лишь жертвенники и священные изваяния. Затем он поставил на лед бронзовую чашу с ручками в виде крылатых лодок и начал вливать в нее золотистое масло, получаемое из семян цветка, столь преданного Солнцу, что головка его следует за дневным светилом от восхода до заката.
– Подойди сюда. – Он поманил Аюну.
Та, невольно робея, но гордая участием в столь важном обряде, приблизилась к верховному жрецу.
– Протяни руку. Левую – она ближе к сердцу…
Царевна повиновалась.
– Приготовься, Аюна, – негромко произнес он. – Возможно, ты увидишь или почувствуешь ужасные вещи. Но не бойся и не отворачивайся, а смотри внимательно и все запоминай…
Он с неожиданной силой схватил девушку за запястье, вскинул кинжал для жертвоприношений и быстро чиркнул им по ее предплечью.
Аюна прикусила губу. Струйка крови потянулась по ее руке и потекла в чашу, окрашивая масло в алый цвет. Царевна не сводила с нее глаз. А кровь все струилась, и в какой-то миг Аюна ощутила, как подкашиваются ее ноги. Но Тулум, не обращая внимания на слабость племянницы, продолжал поливать содержимое чаши ее кровью.
– Достаточно, – тихо сказал он брату, затем достал из сумки на поясе глиняную бутыль и начал разогревать ее над огнем. Когда в сосуде послышалось бульканье, Тулум одним движением выплеснул содержимое на покрытое кровью масло. Оно зашипело, кровь вспенилась и начала сворачиваться вокруг белого металла. Верховный жрец быстро забормотал слова заклинания, прося огненных дивов дать ответ о судьбе царевича Аюра.
– Вот, – завершив ворожбу, закончил он, доставая из чаши получившуюся странную фигурку.
– Осторожнее, сломаешь! – дернулся к нему Ардван.
– Тихо, тихо!
Тулум, прищурившись, уставился на данный огнем ответ, стараясь найти ему верное толкование.
– Это похоже на человека, – наконец изрек он. – Вот голова, руки, ноги…
– Но они будто изломаны! – воскликнул повелитель Аратты.
– Так и есть. И что хуже всего – посмотри, как тонко его тело. Как раз там, где грудь. Похоже, жизнь его висит на волоске. Он ранен… Возможно, при смерти.
Ардван заскрипел зубами от ярости и горя.
– И все же, – поспешно заметил жрец, – он жив. Металл остыл, но фигурка не сломалась. Жизнь его под угрозой – но он еще жив…
Все плывет перед глазами Аюны. Стоит она или лежит – она уже не понимает, да это и не важно.
Что за запах? Как будто подожгли степь… Костер в степи? Сквозь клубы синеватого дыма Аюна видит пляшущие язычки жертвенного огня.
Она смотрит в пламя – а пламя смотрит на нее. Что ж – ничего удивительного. Просто это пришли огненные дивы.
«Пламя жертвенника – врата в иные миры. Смотри в них внимательно, и тогда увидишь то, что дивы согласятся тебе показать, – не раз говаривал ей дядя, обучая юную царевну обрядам. – Но знай, врата открыты в обе стороны. Ты видишь дивов, и они могут видеть тебя. Забывать об этом нельзя. Пренебрегать этим опасно…»
Дивы смотрят на нее знакомыми и родными глазами. Аюне с детства знаком этот взгляд. Это же Аюр!
«Братец, как ты? Дядя сказал, что ты ранен в чужом краю».
Аюр улыбается.
«Тебе не больно?»
Нет, он больше не чувствует никакой боли. Ему хорошо и легко.
Он взлетает!
Пламя жертвенника обволакивает весь мир и вспыхивает мириадами золотых огней. Аюр парит среди звезд, и они движутся по небосклону, подчиняясь движениям его рук.
«Братец, не улетай от меня!»
Аюр вскидывает руки, словно крылья, и начинает удаляться. Звезды извивающимися цепочками следуют за ним.
Аюна снова чувствует взгляды дивов. Теперь они полны гнева!
«Тебе нельзя здесь быть!»
И откуда-то снизу, вспучиваясь и перекатываясь, начинает вздыматься тьма. Пространство наполняется ревом воды. Огромными волнами темнота захлестывает небо, поглощая звезды.
Аюну охватывает ужас, лишающий и разума, и сил. Бежать, бежать прочь! Как можно быстрее, как можно дальше!
«Спасите!»
Черные холодные волны захлестывают ее, сшибают с ног и швыряют в пучину. Рядом мелькают искаженные лица, одна за другой гаснут звезды, люди и боги тонут в Бездне…
Чьи-то сильные руки подхватывают ее, вырывают у безжалостной стихии, бережно кладут на камень…
Аюна открыла глаза. Она лежала на холодном полу у ног статуи Исвархи Двенадцатирукого. Неподалеку раздавались тихие голоса. Отец с дядей, разглядывая серебристую фигурку, вполголоса обсуждали гадание. Видимо, она пробыла в забытьи совсем недолго.
– Я полагаю, имела место битва, – говорил Тулум. – Возможно, охотников заманили в засаду…
– Конечно заманили – как бы еще дикари могли одолеть ариев?!
– Судя по тому, что мне поведали корни трав, бой был проигран и много воинов погибло – возможно, все. Но не Аюр. Царевич был только ранен, хотя и тяжело…
– Но как узнать точнее? Может, он уже мертв?!
– Знамений не было, – со значением произнес Тулум. – Когда умирает один из высших ариев, солнце в небе облекается во тьму. Так что царевич жив. Я буду ежедневно молиться Исвархе, чтобы он жил и далее…
– Даже если так – его положение ужасно. Мой сын – раненый, в руках врагов! – В голосе Ардвана полыхнул дикий гнев. – Да я оставлю от их селений только горелые пятна!
– Брат, не горячись, подожди! Кровь и священное масло ничего не сказали о том, что он в руках врагов. Я проведу еще гадания…
Аюна, постепенно приходя в себя, села и перебралась на ступеньку у подножия статуи, обхватив руками дрожащие плечи. Ее бил озноб, она была угнетена своими видениями и глубоко опечалена тем, что слышала.
