– Ого!
– А его сестра вдруг взяла и оформила дарственную – свою долю переписала на брата.
– Ого! – снова изумился Глеб. – И что она говорит – с какой стати?
– Говорит, что пожалела брата, а ей, мол, этот бизнес не нужен. Я ее долго допрашивала, даже хотела заключить под стражу до выяснения. Но отец нанял адвоката, и тот все мои доводы разметал в клочья. Нет, видите ли, оснований для ареста. Теперь, после показаний Симакова, ее вообще не приобщить к делу.
– Угу, – кивнул Глеб.
И неожиданно крепко задумался, как будто задремал с опущенной головой. А Маша смотрела на него, даже руки убрала со стола и зажала ладони между коленями – так велико было желание дотянуться и погладить его по голове.
Вот чертовщина, а!
Он же уедет и забудет. У него наверняка семья и дети. А она свою семью потеряла. Ребенок с отцом, свободного времени ноль. И жизнь у нее поганая, одинокая, неустроенная. И футболка на ней вчерашняя, несвежая.
– Ты думала, что Инна Голубева заказала брату свою подругу из-за того, что мальчика не поделили, так? И заплатила ему своей долей в бизнесе отца, да?
– Да.
– Но теперь, когда Алина обнаружилась в подвале у Симакова, ты так не думаешь?
– Вот именно.
– А что, если Голубев нашел исполнителя? И как раз в лице Симакова. Как считаешь?
– Невозможно.
– Почему, Маша?
Сейчас он посмотрел на нее совсем иначе. Не с печальной нежностью, как до сих пор, а с тревогой. Или ей показалось?
– Да потому, что Симаков жил здесь под другой фамилией. Его никто не знал, он ни с кем не общался. Голубев просто не мог его знать! Если только… – Она неожиданно умолкла и широко распахнула глаза. – Если только они не были знакомы по Питеру!
– О как! С этого места можно подробнее, Машунь?
Она покраснела как дурочка. От того, как мило это прозвучало. От того, как ей это понравилось.
Рассказала, что знала со слов Голубева-старшего. Как сын его учился в Петербурге, жил на съемной квартире, чтобы не сбиться с пути истинного в студенческом общежитии.
– А на какой улице он жил в Питере? – прищурился Глеб.
– Следует уточнить?
– Непременно, Маша, непременно. Есть у меня одна мысль. А пока идем-ка обедать: солнце уже высоко.
Глава 27
– Так что я там забыла?
Инна исподлобья глянула на отца, втискивающего себя в тесный льняной пиджак. Ткань мгновенно натянулась под мышками, пошла складками, жир на спине выпер валиками – ее даже слегка затошнило.
Ее в последние дни все время тошнило. Стоило вспомнить, как она бежала, не разбирая дороги, по темному лабиринту во время квеста – тошнило. Мертвый Володька и утробный вой матери над гробом – тошнит. От долгих допросов, устроенных ей умной, симпатичной следовательшей, тоже мутило, еще как. Сейчас вот воротило при виде спины отца.
Может, она больна?
Наверное. И она даже знает, как эта болезнь называется. Ненависть ко всему миру – ни больше ни меньше. И это неизлечимо, это не пройдет, Инна знала. Теперь она ненавидела даже того, по кому сходила с ума, чье имя шептала, засыпая. Еще раз, медленно: она теперь его ненавидит тоже.
Как излечиться? Как снова стать нормальной? Не чувствовать постоянный кисло-металлический привкус во рту? Была одна мыслишка, но она гнала ее прочь. Не поможет.
– Что я там забыла? – повторила она, следуя за отцом к машине.
– Узнаем. Сам не в курсе. – Голубев-старший оглядел дочь, одетую во все черное. – Не зажаришься там? Светлого, что ли, ничего нет?
– Я в трауре. У меня брат погиб, – огрызнулась Инна и полезла на заднее сиденье.
Их вызвали в полицию. Неожиданно вызвали, они не понимали почему. Похитителя Алинки взяли. Она жива. Убийца Володи послезавтра предстанет перед судом. Какие еще могут быть к ним вопросы? Их и так уже было более чем.
– Разберемся, – туманно ответил отец и посоветовал ей вчера пораньше лечь спать.
Она легла, но уснула под утро. Не давала забыться ненависть, сопровождаемая картинами страшного кровавого возмездия. Всем! Всему миру, который ее отвергал. И теперь эта жуткая тошнота.
В отделении их сразу попросили пройти в кабинет начальника. Ого, сколько народу. Сам начальник – невысокий худощавый тип. Капитан Ильина. Рядом с ней симпатичный седой качок. Очень симпатичный, Инна с ним бы замутила запросто, хоть он и мент. На морде было написано, что мент.
Инна сжалась под взглядом Антона, который сидел рядом с незнакомой женщиной средних лет. Волосы темные, жесткие. Черты лица резкие, как будто их несколько раз обвели для четкости. Полная, но не слишком. Одета стильно, дорого. Это точно не его мать, ту Инна знала. Тетя Лиля была слабой, никудышной, Инна ее про себя называла курицей. Эта была другой. Самоуверенная, дерзкая, на Инну глянула свысока. Кто такая, интересно?
– Что, почти все в сборе, можем начинать? – обратился сразу ко всем полковник Суворкин, когда Инна с отцом заняли места напротив Антона с этой незнакомой.
– Так точно, товарищ полковник. – Ильина поправила на талии форменную рубашку. – Сейчас конвой доставит подозреваемого и начинаем.
Через десять минут в кабинет ввели еще одного человека. Его Инна ни разу не видела. Этого усадили дальше ото всех. За спиной его остался конвойный.
– Прошу вас, Мария Николаевна, начинайте.
– Итак, мы пригласили вас сюда, чтобы рассказать одну удивительную историю. – Маша с улыбкой окинула взглядом всех, кроме Инны и мужика в наручниках.
Их она взглядом обошла и начала говорить. Чем дольше она говорила, тем хуже становилось Инне. Казалось уже, что ее прямо сейчас вывернет. На глазах Антона, на глазах у всех. Это будет мерзко.
– Замолчите! – попросила, нет, потребовала она.
– Что? – Все взгляды сошлись на ней.
– Замолчите, а то меня сейчас стошнит, – протянула Инна со стиснутыми зубами.
– Воды? – Капитан Ильина встала, налила в стакан, подала ей. – Выпейте, станет легче, Инна. А еще легче станет, если вы облегчите душу и признаетесь во всем.
– В чем она должна признаваться? Минуточку! Я вызову адвоката! – Голубев-старший поднялся и полез в карман за телефоном. – Беспредел какой-то!
– Это просто беседа заинтересованных лиц. – Мария попыталась улыбнуться. – Инна, вы ничего не хотите добавить? Дополнить мои слова?
– Хочу! – крикнула она. Выпила половину воды, вторую вылила себе на голову. Фыркнула, тряхнула головой, оскалилась в сторону Антона. – Счастлив, да? Счастлив со своей курицей? Как же я вас всех… Ненавижу!
– Замолчи! – Отец схватил ее за руку, больно дернул.
