Обучение для всех было одинаковым. К концу обучения – экзаменов не было, была аттестация – стало понятно, что четверо фаненюнкеров обучение не прошли, хотя мне оно показалось совсем не сложным. Были также фаненюнкеры, которых на обучение направили их части, опытные унтер-офицеры с высокими наградами, такими как Рыцарский крест. Они, разумеется, обучение успешно закончили. Проблемой также была разница в диалектах, обучающиеся были со всей Великой Германии. Самый старший был 1911 года, ему было 34, он был знатного происхождения. Мне было 23 года.
Обучение закончилось производством в оберфенрихи, это считалось уже офицерским чином.
«Резервистов» произвели в лейтенанты еще до Рождества и отправили их в части. Кадровые должны были прослушать еще один курс, целью которого была подготовка к должности командира роты.
– Многие говорили, что после Сталинграда мораль немецкой армии упала. Как было у вас в части?
– Безусловно, боевой дух упал. Мы не понимали, что происходит, как такое могло случиться.
– Операция «Цитадель». Как она начиналась, вы к ней специально готовились?
– Очень основательно готовились. У нас было много фотографий воздушной разведки, их показывали экипажам. В июне показывали пехоте «Тигров». Выехали на передний край и стреляли по вражескому берегу. Разрушили там пару бункеров.
– Русские провели артиллерийскую подготовку перед немецким наступлением. Вы ее заметили?
– Да. Мы ждали на берегу Донца, когда саперы построят нам наплавной мост. Части моста были где-то построены, и штурмовыми лодками, буксирами их надо было составить в мост. Русская артиллерийская подготовка была такая, что в воздухе не было свободного места от снарядов, а вода в Донце кипела от взрывов. И под этим огнем наши инженерные части, голые по пояс, вбивали сваи и толкали части моста против течения буксирами. У них наверняка были большие потери. Потом был очень тяжелый бой на другой стороне, поле было полно мин.
– С какой дистанции вы бы открыли огонь по Т-34?
– Мы могли точно попадать начиная с 1500 метров. Подпустить чем ближе, тем лучше, чтобы каждый выстрел попадал в цель – это был мой девиз. В «Цитадели» английский тяжелый пехотный танк, хорошо бронированный, мой наводчик подбил с 1800 метров. Но в целом я бы сказал, что дистанция открытия огня – 1000 метров.
– Вы рисовали кольца на орудии по количеству подбитых танков?
– Нет. Нет, нам было запрещено. Насколько я понимаю, потому что, если танк попал бы в руки русских и имел шесть мотков на стволе, с его экипажем обращались бы по-другому. У нас это было запрещено. В других частях такое делали. В Швейцарии есть танковый музей, там стоит «Тигр» с 20 кольцами. Я сказал: «Фантазер».
– Как вы оцениваете количество работы по поддержанию технического состояния у разных танков?
– У всех танков оно было относительно высоким. Можно было делать меньше, но тогда в бою будет плохо. Повторю – один час боя стоил 10 часов работы для всех типов танков. Или один человек работает десять часов, или пять человек работают два часа. Это правило, которое я получил опытным путем.
– Вы использовали трофейные танки?
– Очень неохотно, потому что была опасность, что свои перепутают и подобьют. Мы использовали, но неохотно.
– Вы были внутри Т-34, что вы о нем думаете?
– В «Тигре» мы себя чувствовали лучше. В Т-34 все было примитивно. Заусеницы, необработанный металл, а у нас все было отполировано.
– Что заставляло воевать, что держало армию в, казалось бы, безвыходной ситуации?
– Товарищество. Мы не могли сбежать и бросить товарищей, так не делают. Один пример. Середина апреля, война проиграна, Вена пала. Наш ремонтный завод был в Вене, в Арсенале. Мы послали водителя-венца забрать оттуда танковые моторы. Нам говорили: «Как вы можете его туда посылать?! Он же точно не вернется». А он вернулся и привез моторы. Он не мог себе представить, как это он может сбежать. Поэтому у нас было очень мало перебежчиков. Мы продолжали держаться вместе, потому что мы уже годы были вместе, мы не могли оставить товарищей.
Прибыв в батальон в начале января 1945-го, я доложился новому командиру капитану доктору фон Дист-Коерберу и адъютанту батальона оберлейтенанту Хиирляйну. Меня они не знали, как и я их. Меня послали в 3-ю роту. Это меня совсем не устраивало, потому что я надеялся попасть обратно в «мою» 1-ю роту. 3-й ротой командовал оберлейтенант Фрайхерр фон Розен. Ротными офицерами были лейтенанты Корре и Рамбов, все они были мне незнакомы. Я заметил, что личный состав за восемь месяцев моего отсутствия с апреля 1944 года поменялся, и я по причине моего долгого отсутствия стал «никто». Танка у меня не было, и я сидел в развалинах сеновала, в которых размещалось командование роты. Ощущения, что командир роты особо рад моему приезду, у меня тоже не было. 3-я рота еще с 1942 года была отдельным клубом где-то на окраине батальона. После двух дней бессмысленного сидения мне это стало слишком, и у меня появилось чувство, что от меня хотят избавиться. Я пошел к командиру роты и заявил, что или мне дают какое-то задание (это означало, что мне должны дать танк), или я ухожу в обоз. В итоге я был переведен в 1-ю роту и получил «Королевский тигр».
Запомнился бой у Замолы. 24 января около 23.00 состоялась отдача приказов на атаку, присутствовали все командиры, включая командиров танков. От нашего батальона были три или четыре «Королевских тигра» под командованием лейтенанта Бейера. Было очень холодно, примерно минус 10 градусов. Началась обычная процедура прогревания мотора, передач и аккумуляторов. Ночью мы заняли исходные позиции и много часов ждали начала атаки в 7.00. Недооценка врага всегда была ошибкой. Но, когда, кроме того, считаешь врага дураком, за это всегда жестко наказывают. Как только посветлело, мы выехали на наших стальных колоссах на поле. Но оказалось, что за ночь русские стянули большое количество противотанковых пушек и установили мины. Обе гусеницы нашего танка были мгновенно порваны. Мы должны были поставить себя на место врага и понять, что он примет эти или аналогичные меры. Была тихая, ясная, зимняя ночь, враг слышал шум наших моторов, когда мы выдвигались на исходные позиции. Атаковать в этих условиях было большой ошибкой. Если наши планы нельзя было поменять, то атаковать надо было с другого направления. Тот, кто вел «Тигры» в атаку, должен был думать головой. Идеальная ситуация для противника: «Тигр» со сбитыми гусеницами неподвижно стоит на минном поле. Мы хотели продать наши жизни как можно дороже и стреляли по иванам из нашей 8,8-сантиметровой пушки, пока по нам лупили четыре или пять русских 7,62-сантиметровых пушек, стоявших на расстоянии меньше чем 1000 метров на краю неубранного кукурузного поля. Водитель уже был ранен, но экипаж башни был еще в строю. Во время очередного выстрела из нашей танковой пушки раздался странный звук. Я посмотрел в прибор в командирской башенке и увидел необычную картину: наша пушка стала намного короче, чем обычно, и до кожуха раскрылась, как листья пальмы, абсолютно симметрично. Из большого количества попавших по нам снарядов один попал в пушку и вызвал разрыв ствола. Теперь огонь по врагу стал невозможным, а иваны стреляли по нам из всего, что у них было. Наше положение было неприятным. Выйти из танка невозможно. Тут мы заметили, что по нам больше не попадают. Пошел снег, и видимость упала до 50 метров. Мы забрали раненых и помчались назад. И, как только мы добрались до наших товарищей, которые прятались в низине, снег кончился. Мы опять были живы!
