Киссинджер продолжал стоять и смеяться в занятой им позе, следя за приближавшимся к нему послом. Джакоб Бим быстро подошёл к первой нижней ступени и, протянув свою руку Киссинджеру, увидел, что тот уже протянул ему навстречу свою, так что рукопожатие могло состояться только на расстоянии вытянутых рук, придавая визитёру из Белого дома вид короля, снисходительно подающего руку своему верноподданному с высоты своего превосходящего положения. Трудно сказать, хотел ли Киссинджер преднамеренно унизить своего посла таким жестом, как это показалось свидетелям разыгравшейся сцены, или оказалось случайным совпадением их телодвижений. После короткого обмена приветствиями Киссинджер пригласил всё ещё приходившего в себя Бима подняться на сцену и встретиться с участниками торжества, начиная с Брежнева и Громыко.
Сейчас посол Соединённых Штатов Америки в Советском Союзе получил ответ, хотя пока ещё в очень общем виде, на вопросы, мучившие его со времени телефонного звонка от имени министра иностранных дел СССР. Киссинджеру, несомненно, удалось добиться потрясающего театрального эффекта от впечатления, которое произвела вся эта история на представителя его страны в Москве. Вот как описывает это событие сам Киссинджер в своих мемуарах:
«До отъезда из Москвы мне предстояло выполнить ещё одно дело: дать брифинг нашему послу Джакоб Бим был настоящим профессионалом, который заслужил признательность Никсона за то, что он сохранял к нему уважение, когда Никсон был не у дел. Во время своего пребывания на посту в Москве Бим выполнял свои обязанности с присущими ему умением, скромностью и тактом. Он вполне заслуживал гораздо лучшего к нему отношения, чем то очевидное недоверие, которое наша странная система правления навязала ему. Он держал себя с достоинством… После того случая я всегда, приезжая в Москву, приглашал его участвовать в переговорах.
На этом мой тайный визит в Москву был закончен».
[3]
Несмотря на хорошо известную страсть Киссинджера к драме и театральности, в некоторых случаях он мог позволить себе и определённую долю скромности.
Часть четвертая
ПАМЯТНЫЕ МОСКОВСКИЕ ВСТРЕЧИ И ИСТОРИИ
УДИВИТЕЛЬНАЯ СУДЬБА МАРИНЫ ФИГНЕР
При возвращении из первой командировки в Москву мы смогли наконец поселиться в нашей собственной квартире кооператива «Киноработник», которую строили для себя родители моей жены. Однако в связи с рождением внука они решили уступить её нам, в результате чего мы оказались окружёнными миром кино. В нашем доме жили известные уже тогда режиссёры, актёры, операторы, критики и искусствоведы, в том числе Р. Быков, М. Богин, М. Суслов, В. Дорман, целый ряд участников телевизионной передачи «Кабачок «13 стульев»», И. Уфимцев. Н. Степанян и другие. На первом этаже нашего дома находились рабочий кабинет и приёмная Константина Симонова, что после смерти писателя было отмечено мемориальной доской.
Кроме того, этот дом на улице Черняховского является непосредственным соседом нескольких домов писателей, где среди прочих знаменитостей тогда жили Виктор Шкловский, Войнович, Вадим Кожевников, Борис Ласкин и Александр Галич, которых нередко можно было встретить в нашем общем тогда большом дворе или в качестве посетителей их друзей и знакомых у нас. Одной из очень интересных личностей среди наших соседей была Марина Николаевна Фигнер. С ней и с её интеллигентным мужем сценаристом Исааком Семёновичем Проком, несмотря на существенную разницу в возрасте, мы скоро подружились и стали довольно тесно общаться, что привело и к нашему более близкому знакомству с артистическим миром Москвы.
Сама Марина происходила из очень известной семьи Фигнеров. Её дед Николай Фигнер был близок к Александру III и за свои творческие заслуги первым получил самый почётный оперный титул Императорского Певца. Вслед за ним этого титула удостоилась его жена и бабушка Марины итальянка Медея Фигнер. Если учесть, что за всю историю русского оперного театра этот титул получили всего пять исполнителей, включая Шаляпина, Ершова и Собинова, то обладание им одновременно двумя членами одной семьи представляло собой действительно экстраординарное творческое достижение.
По-видимому, в советское время наибольшей известностью из членов этой необычной семьи по вполне понятным причинам пользовалась Вера Фигнер, участвовавшая вместе со старшим братом Ленина и другими единомышленниками в неудавшемся покушении на Александра III. Как известно, все участники этого покушения были приговорены к смертной казни через повешение, и все были казнены, за исключением Веры Фигнер, которой, благодаря близкому знакомству её брата Николая с самой жертвой покушения, смертная казнь была заменена пожизненным заключением в камере-одиночке Шлиссербургской крепости. Вера Фигнер просидела в тюрьме 25 лет, написав за это время несколько томов своих мемуаров, которые были опубликованы уже при советской власти. Эта удивительная женщина вышла на свободу в 1917 году, после свержения самодержавия, по распоряжению Временного правительства и умерла в 1940 году в своей квартире над бывшим магазином «Диета» на Арбате.
Отец Марины был офицером, но какой-либо известности не приобрёл. Сама она стала актрисой театра и кино, но играла лишь во второстепенных ролях, в том числе с популярным и талантливым советским певцом С. Лемешевым в фильме «Машина 22–12», а затем в картине «Сёстры» и ряде других. Её жизнь в целом сложилась и интересно, и драматично.
Её первым мужем стал известный кинорежиссёр Петров, создавший фильм «Пётр Первый», который был высоко отмечен самим Сталиным. Однако такое признание со стороны вождя страны не помешало ему вмешаться в личную жизнь Петрова и Марины и разрушить их брак. Дело в том, что до Марины Петров был женат на дочери одного из наших бывших революционных деятелей и соратников Сталина Енукидзе. Узнав, что Петров развёлся с первой женой и женился на Марине, Сталин лично позвонил отмеченному его вниманием режиссёру и пристыдил за плохое поведение по отношению к его бывшей грузинской жене. Но затем со свойственным ему в некоторых случаях опасным юмором добавил, что в этом деле, видимо, имело место какое-то досадное недоразумение, которое можно было легко исправить. Петрову пришлось расстаться с Мариной и вернуться к первой жене.
То, что единоличному руководителю нашей страны так легко удалось сделать в отношении Петрова и Марины, ему оказалось не под силу в случае с его собственной дочерью Светланой и её первым мужем Григорием Иосифовичем Морозовым, у которых потом было двое детей. Кстати сказать, с обаятельным Григорием Иосифовичем мне довелось неоднократно встречаться в качестве руководителя моего научного отдела и консультанта во время моей учёбы в аспирантуре ИМЭМО. В этой связи хочу упомянуть ещё об одном любопытном моменте, относящемся к защите в этом прекрасном учреждении моей кандидатской диссертации: в качестве одного из членов учёного совета института на ней выступал Маклин, бывший на протяжении почти 20 лет вместе с Филби и Бёрджессом членом могучей группы английских советских разведчиков. По этому поводу не могу не упомянуть также о том, что ровно 10 лет спустя одним из оппонентов на защите моей докторской диссертации был зять В.М. Молотова Никонов, отец известного сегодня директора Центра политических исследований в Москве Вячеслава Никонова.
