В правительственной ложе Косыгин и Фурцева, бросая взгляды на сцепу, то и дело разражались весёлыми взрывами смеха, опуская при этом головы вниз, чтобы их было не видно зрителям в зале. Озадаченный происходившей на сцене клоунадой Подгорный, не зная, как на неё реагировать, неспокойно переваливался в своём кресле, по всей вероятности, дожидаясь скорейшего завершения акта, чтобы успеть посмотреть футбольный матч. Яхья Хан был, пожалуй, единственным зрителем в правительственной ложе, который воздерживался от смеха, хотя его лицо приняло явно весёлоё выражение. Все члены его делегации и присутствующие здесь советские сотрудники были охвачены волной всеобщего сдавленного смеха. Меня самого, кому даже в этой ситуации нужно было сохранять профессиональный нейтралитет, смех разбирал так сильно, что от невероятного усилия сдержаться у меня разболелся затылок, и я стал делать знаки моему коллеге Юрию, который смеялся вместе со всеми несколько рядов сзади, освободить меня от пытки не рассмеяться и сесть на моё место. Мы обменялись местами, но я тут же вышел в коридор, чтобы там дать волю непреодолимому смеху.
Ко всеобщему облегчению, через несколько минут закончился первый акт, и зрители правительственной ложи стали подниматься для выхода на перерыв. Первым из ложи быстро вышел Подгорный и тут же исчез в небольшой комнате с телевизором. За ним вместе с Яхья Ханом вышли Косыгин и Фурцева. Косыгин сказал президенту, что минут через пять после того, как все немного разомнут ноги, в небольшом банкетном зале этого же этажа состоится ужин, за которым они обсудят некоторые оставшиеся для согласования детали прошедших ранее переговоров.
Когда все приглашённые заняли отведённые им места за банкетным столом, Косыгин обратился к президенту Пакистана с разъяснением относительно проходившего спектакля. Вначале он сообщил ему, что в тот вечер перед зрителями выступала не труппа самого Большого театра, а приехавший в Москву на гастроли театр оперы и балета Киргизии. Это была очень молодая и неопытная труппа, рассказывал наш премьер, которая не так давно была создана в этой республике, где до советской власти не было даже своей письменности. В этой связи он сделал особый акцент на том факте, что сюжет показываемого в тот вечер балета был основан на очень популярной у нас повести крупного советского писателя Чингиза Айтматова, который сам был киргизом.
Здесь в разговор вступила Екатерина Фурцева, которая добавила, что перед самым началом спектакля артистам сообщили о том, что среди зрителей будут высокий гость — президент Пакистана господин Яхья Хан и руководители Советского государства и правительства. По её словам, эта новость так разволновала молодых артистов, что они не могли успокоиться, очень волновались и переживали, а это не могло не сказаться на их выступлении, которое в первом акте вышло довольно неудачным. Но она сразу же выразила уверенность, что после перерыва труппа успокоится и остальную часть спектакля сможет провести лучше. Пока Фурцева давала свои объяснения, Косыгин, около которого я сидел, спросил меня, кто был автором музыки обсуждаемого балета. Когда я ответил ему, что музыку написал Власов, он улыбнулся и сказал, что о композиторе в таком случае будет упоминать неуместно. Сам Яхья Хан, проявляя показанное в подобных случаях понимание и великодушие, сказал, что, за исключением некоторых неудачных моментов и с учётом испытанного артистами понятного волнения, труппа выступала в целом не так плохо.
Затем разговор перешёл на обсуждение немногих вопросов, подлежавших согласованию после переговоров, которое и было вскоре завершено, к удовлетворению обеих сторон. Перед подачей десерта Косыгин вдруг обратил внимание на то, что я за весь вечер ничего не выпивал, отказываясь каждый раз от предлагаемого мне официантами спиртного. «Молодой человек, это почему же вы с нами ничего не пьёте? — спросил он меня с удивлением. — вы что, вообще не пьёте или только с нами?» «Алексей Николаевич, — попытался я оправдаться, — но я же на работе». «Так, значит, вы на работе, а я, по-вашему, что здесь делаю? — задал он риторический вопрос и тут же обратился к стоявшему за нами официанту: — Налейте, пожалуйста, этому молодому человеку штрафной, — и, повернувшись снова ко мне, с лукавой улыбкой добавил: — Попробуйте не выпить, ведь я ваш главный начальник». После этого мы вместе подняли рюмки с душистым армянским коньяком.
Остальная часть возобновившегося после антракта балета прошла без катастрофических неудач первого акта. Однако и после того, как, оставив наших подопечных на правительственной вилле, мы с Юрием вышли в её двор, у пае в памяти продолжали возникать смешные сцены неудачного представления, вызывая новые приступы неудержимого смеха.
НЕПРЕДВИДЕННЫЙ САММИТ В ПОДМОСКОВНЫХ КУСТАХ
На следующий день после необычного представления в Большом театре президент Яхья Хан со своей делегацией вылетал обратно в Пакистан. В первые утренние часы он осматривал Кремль, Алмазный фонд, Оружейную палату и другие его достопримечательности. После завершения экскурсии к ожидавшему президента кортежу присоединились Подгорный и Косыгин, которые должны были сопровождать Яхья Хана на аэродром в старое Шереметьево. Они все трое разместились на заднем сиденье просторного лимузина Подгорного, а такая же машина Косыгина с одним его водителем непосредственно следовала за ними.
При обычном в таких случаях эскорте парадных мотоциклистов правительственный кортеж выехал из Кремля на улицу Горького (Тверскую), выйдя на прямую и свободную от движения трассу в направлении Шереметьева. В этот раз президент Пакистана ехал с советскими руководителями совсем один, без сопровождения его охранника или кого-либо из членов делегации. При сохранявшем молчание Подгорном Косыгин в свойственной ему деловой манере продолжал обсуждать с Яхья Ханом некоторые аспекты проблем индо-пакистанских отношений и ряд других интересовавших его вопросов.
Президент Пакистана в свою очередь спросил Косыгина о его оценке наших отношений с Китаем. В своём ответе наш премьер-министр, среди прочего, упомянул о том, что одним из первых предлогов, использованных Пекином для выражения своего недовольства Москвой, который спровоцировал начальное полуоткрытое ухудшение их отношений, стал вопрос новых географических карт Китая. Тоща СССР отказался согласиться на предложение китайского руководства переиздать наши карты территории Китая в соответствии с его новыми картами, на которых часть территории Индии на границе с Тибетом была представлена китайской. Интересно в этой связи отметить, что именно Яхья Хан был тем посредником, которого США и Китай в большой тайне использовали для подготовки и организации секретного визита Киссинджера в Пекин, который коренным образом изменил соотношение сил в мире в ущерб Советскому Союзу. Увлеченные беседой, мы довольно быстро оказались за чертой московских улиц.
Увидев загородный пейзаж, президент Пакистана немного привстал на своем сиденье, окинул взглядом окружавшую нас местность и попросил Косыгина остановить машину, сказав, что ему нужно коротко выйти на улицу по нужде, или, как он выразился правильно по-английски, по позыву природы. Чтобы выпустить сидевшего в центре Яхья Хана на обочину после остановки, Косыгин должен был сначала выйти из машины сам. Когда они оба оказались на улице, президент сообщил Косыгину, что он хотел бы пройти с ним вместе в кусты, так как ему нужно было с ним коротко переговорить по одному очень важному вопросу совершенно наедине.
