– Вражья сила!
И, открыв калитку ногой, скрылся в темноте.
Через минуту на крыльцо вышел Андрей Ангелов.
– Лукерья, вы предлагали чаю? – спросил он. – Я выпил бы.
Разор, царивший в комнате, усугублялся еще и тем, что фотографии упали со стен и валялись теперь с разбитыми рамками. Андрей поднял одну фотографию и, вглядевшись, спросил:
– Это вы?
– Как вы узнали? – удивилась Лушка.
На снимке ей было лет пять. Она и сама себя не узнала бы.
– Вы не слишком переменились, – улыбнулся он.
– Ну да! – не поверила она. И, подчиняясь любопытству, которое окончательно проснулось в ней, спросила: – А что вы Каюку сказали?
– Кому сказал? – не понял Андрей.
– Фамилия его такая – Каюк, – объяснила она.
– Говорящая фамилия, – заметил он. – Как у Гоголя. Я сказал ему, что приехал из Франции, и пообещал сообщить в КГБ, что он предложил мне купить у него секретные служебные материалы.
– То-то он наутек пустился! – воскликнула Лушка.
Они посмотрели друг на друга и расхохотались так, что у Лушки даже кровь из разбитой губы снова потекла. Она вытерла ее, а боли не заметила.
– Ой, не могу!.. Вражья сила, говорит! И побежал, и побежал! – повторяла она. – Аж пятки засверкали! – И, восхищенно глядя на Андрея, спросила: – Как же вы догадались, что ему сказать?
– Подумал, что он может иметь отношение к служебным секретам, – объяснил тот. – В его одежде были… как это… военные признаки.
– Вохра он, – помрачнев, сказала Лушка.
Неизвестно, понял ли Андрей это слово, но явно понял, что нерадостные мысли охватили ее. И она поняла, что он это понял, так ясно, как будто когда-нибудь приходилось ей встречать мужчин, способных такое про нее понять.
– Так что же чай? – напомнил Андрей.
– Ой! – воскликнула Лушка. – Сейчас! Как раз и заварен, и чайник горячий, чуток подогрею только. Уж вы извините! – крикнула она из сеней. – Неказисто у меня.
– У вас хорошо. Просторно. Деревом пахнет.
– Только вернулась, – сказала она, входя в комнату с горячим чайником. – Не обзавелась еще.
– Вы надолго уезжали?
Лушка расставляла чашки, а он смотрел на нее так, что она боялась все из рук выронить.
– На семь лет. Сидела я.
– Это было из-за сталинских репрессий? – сочувственно спросил он.
– Да меня-то по справедливости посадили, – покачала головой она. – Как Сталин умер, так и… А только у нас когда и по справедливости сделают, все одно не по-людски выходит. Ну, срок мой кончился, а тут Каюк: или со мной останешься, или вообще из зоны не выйдешь – найду, за что тебе добавить. Куда было деваться? Он начальник лагеря. Сила – его.
– Вам больше не надо бояться, – сказал Андрей. – Ведь теперь пришли другие времена. Все переменилось.
– Сколько живу, всегда одинаково было, – усмехнулась Лушка. – С чего вдруг переменится?
– Надеюсь, теперь он все-таки оставит вас в покое, – сказал Андрей. – Он испугался за свою карьеру.
– Трус он, это да, – кивнула она.
– Ваши дети оставались здесь? – спросил Андрей, когда она разлила чай по чашкам.
– Детей Каюк не разрешил взять. Да я и сама не хотела. Это ж в Коми. Зоны кругом, ни школы путной, ничего. Семен Борисыч сказал: пускай в Ангелове растут.
– Как же вы теперь решились уехать от этого… существа? – осторожно поинтересовался Андрей.
– Пить он стал. То есть пил-то всегда, но последний год по-черному. А как выпьет – звереет. Я и подумала: все равно убьет, так хоть попытаюсь вырваться. Но если б не вы…
– Не преувеличивайте мое воздействие, – пожал плечами Андрей.
– Он же за мной приехал. Не согласилась – убил бы, – возразила Лушка. И с живейшим интересом заметила: – А деретесь вы крепко. По вас и не скажешь. Где научились?
Она не видела, какие искры вспыхивают теперь в ее глазах, преображая ее, пробуждая в ней то живое обаяние, которое делало ее неотразимой в юности, – видела только, что Андрей не может отвести от нее глаз, и это наполняло ее таким счастьем, какого она не знала никогда и уж точно не надеялась когда-либо узнать.
– О, это давно, в войну. – Он улыбнулся. – Только бокс учит эффективным ударам, все остальное, вроде джиу-джитсу, это… как сказать… больше для кино. Меня учил чемпион по боксу, он был у нас в отряде.
– В каком отряде? – не поняла она.
– В Резистанс. Это партизаны. Вместе с де Голлем.
– Вон оно как…
Он поднялся из-за стола и сказал:
– Благодарю вас, Лукерья.
Она еле удержалась от того, чтобы удержать его. Прямо за руку удержать, как маленького. Но не сделала этого, конечно.
– За что же? – побледнев, спросила Лушка.
– За чай. За ваше общество.
– Не за что, – ответила она.
Когда вышли на крыльцо, Андрей сказал:
– Каюк не вернется, я уверен. Вы не бойтесь теперь.
– Теперь не боюсь, – кивнула Лушка.
– Я пойду? – спросил он.
И что она могла ответить? Если б хотел остаться, то не спрашивал бы.
– Спасибо вам, – сказала Лушка.
– Не за что, – ответил на этот раз он, коротко коснулся ее руки и сбежал с крыльца.
Она подошла к частоколу и смотрела, как он идет по освещенной луною улице – легкий, нездешне прекрасный.
Глава 12
– Билеты купил, Андрюша? – спросила Лида.
Она села на заднее сиденье санаторской машины, которую Вера прислала, чтобы забрать ее из больницы, и Андрей сел рядом с ней. Он так переживал из-за ее сердечного приступа, что, хотя врачи и уверяли его в полном мамином выздоровлении, все-таки боялся, что ей станет плохо по дороге, а он не сразу это заметит, если будет сидеть впереди.
– Да, – ответил он. – Через три дня мы с тобой улетаем.
Они ехали через Оборотневу пустошь, уже виден был ангеловский парк.
– В санаторий идет, – сказал водитель, кивая на идущего вдоль шоссе немолодого мужчину с небольшим чемоданчиком. – Подвезем?
– Конечно, – ответила Лида.
– Садитесь, – сказал водитель, притормаживая и открывая окно «Волги». – Подбросим.
– Спасибо.
Прохожий поздоровался со всеми и сел рядом с водителем. Он был высокий, и из-за спинки сиденья Лиде был виден его седой стриженый затылок.
– На леченье прибыли? – спросил водитель.
– Родню навестить.
