Одно непонятно, как он мог позволить себя убить, когда столько еще было не сделано?
Но углубляться в эти размышления Маша не стала. А открыла еще несколько файлов.
Чертежи, схемы, планы. Что это? Без пол-литра, как говорится, не разберешься. И Маша налила себе еще виски. Выпив, стала всматриваться в чертежи, схемы, планы и поняла, что все они имеют отношение к их «шпильке». Полный архитектурный проект. Изначальный. На каждом скане можно рассмотреть подпись архитектора Градова.
— Все страньше и страньше, — пробормотала Маша, подражая Алисе из сказки Кэрролла, которая от удивления забыла, как правильно говорить.
Зачем Николаю потребовался этот план? И что это за странный интерес к «шпильке»? Да еще тайный?
Маша посмотрела, откуда пришли файлы, заполняющие папку «Мавзолей». Оказалось, все с одного почтового ящика с разницей в несколько часов. Кто-то собрал полную информацию о доме и даже о его жильцах (списки прилагались) и отправил Николаю. А он письма не только просмотрел и сохранил, но и систематизировал.
Опьянение перешло в новую стадию. Теперь оно затуманило сознание настолько, что казалось, что в голове вместо мозгов каша. И она вот-вот выплеснется, как из горшочка в сказке братьев Гримм. Маша хихикнула. Допила остатки виски на дне стакана и хихикнула вновь. Представив свою голову в виде горшочка, она никак не могла решить, что сейчас сказать ему — вари или не вари…
До слуха донесся звонок. Маша встряхнулась. Встала на ноги, но тут же зацепилась за край стола, чтобы не упасть, ее мотнуло.
Звук повторился. И Маша нетвердой походкой направилась в прихожую.
— Кто там? — крикнула она. Хотя могла бы в глазок взглянуть.
— Макар Васильевич Лавров, — услышала она.
— Из полиции?
— Почему сразу… Нет. Я никогда в органах не работал. А вот на границе служил.
— Зачем мне эта информация? — пробормотала Мария, но дверь открыла.
На пороге стоял пожилой мужчина. Все лицо в глубоких морщинах. На лысой голове россыпь пигментных пятен. Щеки впалые, понятно, что зубы если и есть, то вставные, и сейчас старик свою челюсть оставил дома. На вид ему лет семьдесят пять. Но держится бодро. Прямой, уверенно стоящий на ногах дед хоть и выглядел плохо, но чувствовал себя наверняка хорошо. Про таких обычно говорят, всех нас переживет.
— Здравствуйте, — поприветствовал он Марию.
Она в ответ кивнула.
— Как я могу к вам обращаться?
— Меня зовут Маша.
— Я, если вы не забыли, Макар Васильевич. Могу войти?
— А зачем?
— Я к Николаю.
— К Николаю? — переспросила Маша.
— Да. Он ведь здесь живет?
Маша хотела поправить старика, заменив настоящее время прошедшим, но остановила себя. К Николаю за все то время, что они прожили вместе, ни разу не приходил кто-то, кого Маша не знала. Тем более человек такого преклонного возраста.
Отступив, она широко распахнула перед гостем дверь.
Старик, прежде чем войти, вытер ноги о половичок. В прихожей сразу разулся. Глянул на себя в зеркало и, увидев испарину на лбу, стер ее большим клетчатым платком, который достал из кармана старинного, но идеально чистого и отглаженного пиджака. На плече старика висела сумка из дерматина, похожая на мальчиковый портфель. Он снял ее и поставил на обувницу.
— Чай, кофе? — предложила Мария гостю.
— Ой нет, спасибо, это мне все нельзя. Давление.
— Воды?
— Ничего не надо. Мне бы Николая увидеть.
— Его нет.
— Мы договорились с ним встретиться вчера вечером, но я не смог явиться, потому что был вынужден уехать из города. Вернулся только что. Звоню Николаю — телефон выключен. И я решил зайти. Когда он будет, не подскажете?
Маша неопределенно пожала плечами. Она становилась пьянее с каждой минутой, но старалась держать себя в руках.
— Мне ваше лицо знакомым кажется, — выдавила она из себя, надеясь, что язык не заплетается. — Не пойму откуда.
— О, я в этом доме двадцать лет проработал. Сначала лифтером, потом консьержем. В центральном подъезде.
— Точно! — Маша на самом деле вспомнила старика. Хотя фразу о знакомом лице бросила просто так. — Вы, должно быть, настоящий эксперт по нашей «шпильке».
— Безусловно, — с нарочитой скромностью проговорил Макар Васильевич.
— Вы с Николаем на этой почве и сошлись, да?
— Он вам про меня рассказывал?
— Немного, но с большим уважением о вас отзывался.
— Да, Коля, в отличие от большинства, меня никогда не держал за чокнутого старика. После того как я стал с журналистами сотрудничать, давать им материалы по «шпильке», или «мавзолею», как сейчас говорят, меня заклеймили…
— Коля давал мне читать статьи о нашей высотке. Все без исключения. Какие именно написаны по вашим материалам?
— Ясно, что не те, где инопланетяне упоминаются, — прокаркал дед ворчливо. — Пахомов был великим масоном. И дом этот… На тот момент… Он не просто самое высокое, помпезное, престижное здание в городе. Дом этот — культовое сооружение. Оно возведено по определенным правилам и в конкретном месте — месте силы. «Шпилька» должна была стать твердыней. Крепостью. Местом избранных, в котором им гарантировалась безопасность. Не физическая — кармическая…
Маша слушала старика с интересом. Ей нравился Дэн Браун и его произведения. «Код да Винчи», «Ангелы и демоны», «Инферно», эти романы она проглатывала за пару дней. Она верила в тайные общества, теорию заговоров, хоть и не забивала себе этим голову. А сейчас перед ней сидел старик, который пусть и не так захватывающе, как литератор Браун, но довольно бойко рассказывал ей историю о могущественном человеке, проживающем в доме, где обитает она, Маша Эскина.
— Так что же случилось? — спросила она у старика. — Почему все это не сработало? Пахомова репрессировали, а в семьях тех, кому он желал кармической безопасности, покойник на покойнике?
— А вы сами не понимаете? Вы же читали статьи.
— Архитектор Градов всех проклял? — припомнила Маша.
— Нет же… — Макар Васильевич разволновался так, что аж ногой притопнул. — Но Градов и есть причина несчастий. Пусть и косвенная.
— Ой, батюшки мои, — выдохнула Маша тихо. Она совсем перестала понимать гостя. И дело было в ее горшочке, каша в котором начала переваливаться через край. — Разъясните, прошу.
— Архитектора специально убили и захоронили под домом, чтобы осквернить место.
— Хорошая идея для кино.
— Не слышу, что вы там бормочите.
— Ничего, продолжайте.
— Когда его останки нашли, все встало на свои места. В моей голове. Я сложил мозаику. И, естественно, дал несколько интервью прессе. А меня нарекли маразматиком. Те, кто знал, что именно я предоставил прессе материал для статей. Все, кроме Николая. Он верил мне. И хотел знать все, что знаю я.
