Дронго оставил ему в три раза больше, чем показывал счетчик.
— Спасибо, — кивнул он водителю. Затем, схватив за руку
Фешукову, нырнул с нею в подъезд дома, и такси отъехало. Через пятнадцать
секунд мимо них с ревом пронесся «Ситроен». Дважды терять одного человека за
сутки было слишком много даже для не очень опытных «наблюдателей». Дронго
усмехнулся.
— Лилия не говорила мне, что мы будем играть в шпионские игры,
— заметила Татьяна, обращаясь к нему. — Кто они такие?
— Мои старые знакомые, — ответил Дронго. — Отсюда далеко до
дома Рябова?
— Не очень. Можем дойти пешком.
— Ни в коем случае. Иначе нас сразу найдут. Остановим любую
машину. И не беспокойтесь.
— Ничего, — улыбнулась Татьяна. — Я думаю, когда все
закончится, вы напишете мемуары, а мы их опубликуем. Будет забавно.
Глава 9
Автомобиль затормозил около дощатого домика. За забором
залаяла собака. Как в обычной среднерусской деревне. Это был небольшой рабочий
поселок. Молодых людей здесь почти не осталось, все перебрались в столицу,
некоторые дома стояли заколоченными. Это место считалось бесперспективным, и
дома намеревались сносить, чтобы построить здесь новый большой центр для
обслуживания автомобилей.
Фешукова открыла дверь и громко позвала сначала по-латышски,
затем по-русски. Они прождали минуты полторы, прежде чем наконец послышались
тяжелые шаги. Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина, накинувший на себя
какую-то замызганную куртку. Под ней была не очень свежая темная рубашка и
мятые брюки. В правой руке он держал палку, на которую опирался при ходьбе.
Очевидно, это и был тот самый Рябов. Тяжело ступая, он дошел
до калитки и открыл ее, смерив гостей недобрым взглядом. Затем спросил:
— Что вам нужно? Кто вы такие?
— Мы хотим с вами поговорить, — ответил Дронго, решив, что
нужно взять инициативу на себя.
— О чем поговорить? Откуда вы приехали? Опять будете меня
уговаривать съехать отсюда? Никуда я не уеду, и вы меня не выселите. Прав таких
не имеете.
Дронго оглянулся на свою спутницу. В таких случаях решение
нужно принимать мгновенно.
— Мы как раз хотим вам помочь, — сказал Дронго, — мы
журналисты и поэтому приехали к вам.
— Журналисты, — прохрипел Рябов, — журналисты — это хорошо.
Ну, тогда входите в дом. Цыц ты! — прикрикнул он на захлебывающуюся от лая
собаку, сидящую на цепи.
Они вошли в дом. Здесь царил полный беспорядок.
— Проходите в комнату, — скинул с себя полушубок Рябов. —
Правда, у меня там неубрано. Жена умерла в прошлом году, а дочь все никак не
соберется приехать, чтобы отца навестить.
— Где она сейчас? — спросил Дронго, усаживаясь на стул. Он
так и не снял куртку. Впрочем, Рябов ему и не предлагал. Фешукова осталась в
пальто. Она уселась на другой стул.
— В Калининграде, — ответил хозяин, входя в комнату. Он
недовольно огляделся, словно не знал о царившем вокруг беспорядке, и сел на
диван, который жалобно под ним скрипнул.
— Что вам нужно? — спросил он, вытягивая свою левую ногу.
Из-под брюк проглядывал протез.
— Мы хотели с вами поговорить, — осторожно начал Дронго, —
нам сообщили, что у вас есть некоторые проблемы…
— У меня одна большая проблема. Эти гниды из районной власти
хотят меня отсюда выгнать. А я не хочу уезжать. Они говорят, что эти дома
принадлежали давно закрытой фабрике. А я им объясняю, что купил дом еще десять
лет назад и заплатил полную цену. У меня купчая есть, а они ее не признают.
Говорят, что прежний владелец не имел права продавать дом. Он смошенничал. Но
при чем тут я?
Старик от негодования даже побагровел. У него было большое
широкое лицо, несколько рыхлый нос, мордастые щеки.
— Безобразие, — в тон ему согласился Дронго. — Значит, дом
вы купили десять лет назад? — Он достал из кармана ручку и сложенный вчетверо
листок бумаги, словно для того, чтобы начать записывать.
— Почти десять лет, — кивнул Рябов. — А теперь они мне
говорят, что я приобрел его незаконно. Можете себе представить?
— А где вы работали до этого?
— Нигде не работал. В собачьей будке дежурным сидел. Сначала
на вокзале, потом в одном приличном доме устроили. Консьержем меня называли.
Ну, какой я к черту консьерж был, если платили гроши и еще хотели, чтобы я
сутками дежурил. Махнул я на все рукой и ушел.
— А до этого?
— До этого человеком был, — с чувством произнес Рябов. — При
советской власти жили. Я в училище заместителем директора работал по
хозяйственной части. А потом оттуда ушел и на железной дороге работал. Только
там мне тоже не повезло. Видите, как меня там укоротили? — Он поднял штанину,
показывая протез. — И стал я никому не нужным инвалидом. Вот такая у меня
судьба. А теперь меня еще и из дома моего выгнать хотят.
— Нехорошо, — согласился Дронго. — Значит, ногу вы потеряли,
когда работали на железной дороге?
— Я же говорю.
— Значит, сторожем и консьержем вы работали, уже будучи
инвалидом?
— Правильно. И гроши получал. Когда советская власть была,
она нас, инвалидов, уважала. У меня трудовой стаж был почти тридцать пять лет.
А после мы гроши получали.
— И вы работали консьержем?
— Ну да. В Риге. Тогда я еще там жил, в самом центре. Мне
еще в восемьдесят шестом как инвалиду квартиру дали в доме железнодорожников.
Хорошую квартиру — трехкомнатную.
— Ясно. И вы работали консьержем. Но нам рассказывали, что
там в это время случилась какая-то непонятная история с самоубийством?
— Что здесь непонятно? — удивился Рябов. — Все как раз
понятно было. Человек домой пришел, а тут ему письмо принесли, что он банку
деньги должен. Ну, он веревку на себя накинул и решил со всеми долгами вот так расплатиться.
Они меня доведут, что я тоже на себя веревку накину.
— А нам говорили, что про письмо он уже знал и сам просил
своего секретаря это письмо ему принести.
— Ну, может, и так было, — великодушно согласился Рябов, — я
уже иногда запамятываю. Только он повесился, это точно.
— И вы считаете, что это было самоубийство?
— Конечно. Эти господа ведь с жиру бесились. Он ремонт в
своей квартире делал, другой девочек к себе водил, третий — мальчиков. В таком
доме только такие господа и жили. И всегда хорошо жили. И при советской власти,
и потом. Они всегда устраивались. Его папаша был известным врачом еще до войны.
Потом при Советах неплохо жил. А сынишка у нас даже в крупных начальниках
ходил, песни народные пел, разные фестивали организовывал. Потом уехал за
границу. А когда вернулся, сразу бизнесменом заделался. В общем, у них и куры
несутся, и петухи. Это мы как тогда плохо жили, так и сейчас плохо живем.
