Далее С. Балмасов утверждает, что атаман B.C. Толстов принял следующий план наступления: сосредоточить несколько конных полков в кулак, сделать глубокий обход станицы Сахарной в тыл противнику и неожиданно атаковать находящуюся в тылу большевиков Лбищенскую станицу, чтобы создать угрозу Уральску и заставить коммунистов отказаться от дальнейшего наступления на Уральском фронте. «В Лбищенской был штаб красных войск Уральского фронта и командир 25-й стрелковой дивизии Чапаев, — пишет Балмасов, — большие склады военного снаряжения большевиков, все дивизионное имущество». По словам Балмасова, для проведения рейда был создан сводный отряд (около 2 тыс. сабель) под командованием полковника Т. И. Сладкова. В состав отряда были включены 1-й Партизанский (командир — полковник Н. Абрамов), 2-й Партизанский (командир — полковник В. Горшков), Лбищенский (командир — полковник Н. Миронов), Позняковский (командир — подполковник Ф. Позняков) конные полки и 1-я учебная батарея (командир — есаул А. Юдин). Общее руководство операцией осуществлял генерал — майор Н. Н. Бородин. По данным Я. Вубермана, к началу сентября численность противника, непосредственно действовавшего против 25-й стрелковой дивизии, увеличилась с 8, 6 тыс. до 10 тыс. человек при 102 пулеметах и 32 орудиях.
[274]
Если сравнить то, о чем писали Балмасов и Вуберман, с романом Фурманова «Чапаев», то видно, что они многое почерпнули из этого художественного произведения. Д. А. Фурманов пишет:
«Штаб дивизии стоял во Лбищенске; отсюда Чапаев с Батуриным, продолжали на автомобиле почти ежедневно навещать бригады. Подступали осенние холода. За свежими, ядреными днями опускались быстро сумерки, за сумерками — черные, глухие осенние ночи… Все безнадежней положение отступающих казацких частей: впереди безлюдье, голод, степной ковыль, чужая сторона… Если сопротивляться, то только теперь — дальше будет поздно! И казаки решили сделать последнее отчаянное усилие: обмануть бдительность своего победоносного противника и ударить его прямо в сердце. Они решили проделать из-за Сахарной глубокий рейд мимо Чижинских болот по Кушумской долине — как раз мимо тех мест, где по весне у Сломихинской била их Чапаевская дивизия, — выйти незаметно в тыл красным войскам и внезапным ударом сокрушить все, что сгрудилось во Лбищенске… На операцию свою возлагали они надежды очень крупные и потому во главе дела поставили опытнейших военных руководителей… Над Лбищенском собирались черные тучи, а он не знал, что так близка эта ужасная катастрофа…»
Мы уже знаем, что к началу сентября 1919 г. уральские части, действовавшие против 25-й стрелковой дивизии, насчитывали до 10 тыс. человек при 102 пулеметах и 32 орудиях. Им В. И. Чапаев мог противопоставить почти 10, 5 тыс. штыков и около 900 сабель при 203 пулеметах и 43 орудиях, а с учетом тыловых и обслуживающих частей и подразделений дивизия имела 21, 5 тыс. человек. И если по общей численности штыков и сабель противоборствующие стороны имели равенство в силах, то по количеству пулеметов казаки уступали в 2 раза и по орудиям — в 1, 3 раза. Однако казаки превосходили 25-ю стрелковую дивизию по количеству сабель, что имело решающее значение при ведении боевых действий на открытой степной местности.
В Лбищенске красные имели от 2, 5 тыс. до 3 тыс. штыков и сабель при большом количестве пулеметов. Напомним, что сводный отряд, предназначенный для разгрома штаба дивизии, включал около 2 тыс. сабель. По воспоминаниям И. С. Кутякова, штаб дивизии охраняла лишь одна дивизионная школа, насчитывавшая всего 600 штыков. Воздушное пространство над станицей днем патрулировали два аэроплана. Остальные части дивизии были разбросаны на огромном пространстве. В районе станица Сахарная, форпост Каршинский против главных сил Уральской армии осталась группа войск (8 стрелковых полков, два кавалерийских дивизиона и дивизионная тяжелая артиллерия) под командованием И. С. Кутякова. Эта группа занимала участок шириной до 10 км. Кавалерийские дивизионы вели разведку к западу от станицы Сахарной на глубину до 40 км. В то же время огромная территория между реками Волгой и Урал не находилась в поле зрения разведывательных подразделений, что позволяло противнику почти беспрепятственно маневрировать своими конными массами в пределах этого пространства.
В начале сентября установилась особенно жаркая погода. На фронте — затишье. Посторонний человек, окажись он в уральской степи, стал бы свидетелем следующей картины. По широкой степной долине, в обросших вековым камышом и мелким кустарником берегах катил свои волны Урал. На бухарской стороне, среди нескончаемых желтых песков и сыпучих дюн, издалека видны зеленые рощи. По крутым холмам Урала раскинулись во все стороны богатые казачьи станицы и хутора. Теперь в них царит полное безлюдье. Только изредка на широких улицах промелькнет сгорбленный в три погибели старик. Все боеспособное население давно ушло с казаками, а женщины и дети кочуют вблизи своих мужей и отцов по тылу фронта. Порывистые ветры, дующие с Каспийского моря, вздымают по утрам целые тучи пыли. Вот уже скоро третий месяц, как не выпадало дождей.
В штабе 25-й стрелковой дивизии, расположенном в Лбищенске, идет напряженная работа. Работники штаба заняты отправкой донесений в штаб 4-й армии, приемом оперативных документов из бригад и полков, организацией снабжения частей и решением еще большого количества вопросов, без которых не может существовать ни один войсковой организм. Начальник дивизии держит в своих руках все ниточки, связывающие отделы и отделения штаба, заслушивает доклады, принимает решения, которые материализуются в виде указаний, приказаний и приказов. На столе у Чапаева лежит кипа бумаг, ожидающих, когда к ним прикоснется рука начдива. Он берет наугад одно из писем, видит знакомый почерк и начинает читать:
«Здравствуй, дорогой Чапаев.
Ты едва ли поверишь тому, как я скучаю по дивизии. Усадили меня помощником заведующего политодом Туркестанского фронта — ну сижу и работаю. Правда, работа широкая, почетная, сразу приходится думать о трех армиях, но не по сердцу мне эта работа, не дает мне полного удовлетворения. Душа-то у меня молчит и не радуется. Бывало — летаем с тобой по фронту как птицы; дух захватывает, жить хочется, хочется думать живее, работать отчаянней, кипеть, кипеть и не умолкать. А теперь все притихло. Уже не слышу орудийного грохота, не вижу дорогих командиров и политических работников — замазанных в грязи, усталых, нервно издерганных. Наоборот — вижу часто отвратительные белогвардейские морды, вижу сытых, довольных и блаженствующих врагов. Они кишмя кишат здесь при штабе словно черви в жаркую погоду в выгребной зловонной яме. Мне нестерпимо хочется снова на позицию. Здесь тошно и скучно, несмотря на то, что работа широкая и разнообразная. Анна Никитична все хворает, бедняга. У нее развилось малокровие и сильные головные боли. Часто мы вспоминаем родную дивизию, вспоминаем тебя, наши частые ссоры, нашу тесную дружбу.
Прощай Василий Иванович. Привет Петруше и тов. Садчикову. 3 сентября 1919 г. Буду ждать, что напишешь. Дм. Фурманов».
[275]
