«На мое имя пришла телеграмма, — пишет 30 июля Фурманов в своем дневнике:
«Вследствие ходатайства, возбужденного своевременно, Вы освобождаетесь от занимаемой должности. Постановлением Ревсовета военкомдивом назначается состоящий для поручений при командюжгруппе тов. Батурин, которому по прибытии предлагаю сдать дела и немедленно прибыть в распоряжение Ревсовета Южгруппы.
Член Ревсовета Южгруппы Баранов».
Может быть, это просто уваживается мое устное ходатайство перед Ревсоветом, когда мы с Чапаем были в Самаре. Но с тех пор уже давно много воды утекло… Мы с Чапаем работаем дружно. Нам расстаться тяжело. Я позвал Чапая к себе. — Знаешь, говорю, телеграмма насчет меня? — Знаю, — сказал он тихо. — Ну что, брат, знать, пришло время расставаться навсегда… — Пришло… Да и как же не прийти, раз все время ты просишь о переводе… — Ну брат, врешь, письменно не было ни разу, только что при тебе же, в Самаре. — Так как же? — изумился он. — Да вот так. — Ну, а ты сам? — А сам я, скажу откровенно, затосковал. Мне все-таки тяжело расставаться с дивизией, в которую врос, с которой сроднился. Особенно теперь, когда я узнал, что она перебрасывается к Царицыну, а там, может быть, и на Северный Кавказ… — Так я тогда подам телеграмму, немедленно подам, чтобы тебя оставили здесь. — Что ж, подавай. — А ты подпишешься? — Мне неудобно самому-то, а вот когда оттуда спросят, согласен ли я сам, — скажу, что согласен. Пока катай один.
Чапай ушел домой и послал телеграмму с просьбой оставить меня на месте…»
На телеграмму Чапаева ответ пришел 4 августа:
«Тов. Фурманов освобождается от занимаемой им должности в силу ходатайства, своевременно возбужденного им, а не в силу разногласий с Вами. Кроме того, тов. Фурманов намечен для замещения другой должности, и постановление Ревсовета отменить не представляется целесообразным. Тов. Батурин сегодня выезжает через Саратов по назначению.
Член Ревсовета Баранов».
В. В. Козлов, шофер В. И. Чапаева, по этому поводу оставил следующие воспоминания, которые мы предлагаем вниманию читателя:
«…Чапаев долго разговаривал с Главкомом по прямому проводу, горячо возражал против этого решения, доказывал, что Фурманова в дивизии хорошо знают и ценят и что он лично с ним сработался, а когда возражения начдива были отклонены, он с согласия Фурманова послал в штаб армии официальную телеграмму с просьбой отменить решение. Но это ничего не дало.
Помню, как провожали Фурманова. Задумчиво ходил Чапаев по кабинету из угла в угол. Вышел во двор. Постоял молча. Подошел к машине.
— Чем занимаешься, Козлов?
— Осматриваю машину, товарищ Чапаев! Где ослабло — подтягиваю, смазываю точки.
— Давай подготовь машину хорошенько. После обеда повезешь комиссара в Уральск — отзывают его…
Тепло, задушевно провожали Дмитрия Андреевича и его супругу. Вот Фурманов прощается, обнимает и целует работников политотдела, штаба. Чапаева обходит, оставляет последним, видимо, хочет запечатлеть прощание с ним как-то особо.
— Ну, прощай, Василий Иванович, дорогой мой Чапай!
— Прощай, Митяй! Во многих боях мы были с тобой, много горя и радости делили пополам. Знаю, что повышают, а все же жаль расставаться. Многому ты меня научил, спасибо тебе за все… Прощай!
Крепко обнялись, по русскому обычаю расцеловались.
— Ничего, друзья, — сказал, обращаясь ко всем, Дмитрий Андреевич, — боремся мы с вами за общее дело, против общего врага, независимо от того, где этот враг находится. Значит, можно считать, что мы с вами всюду и всегда вместе. Встретимся еще не раз. До свидания!..»
Д. А. Фурманова на посту комиссара 25-й стрелковой дивизии сменил П. С. Батурин. Он родился в 1889 г., участвовал в Первой мировой войне, дослужился до прапорщика. В январе 1918 г. Павел Степанович был назначен заведующим военным отделом Иваново — Вознесенского губисполкома, одновременно в мае — июне комиссар пехотных курсов. С июля работал в Иваново — Вознесенском губсовнархозе, в мае 1919 г. стал особоуполномоченным командующего Южной группой армий Восточного фронта.
После взятия Лбищенска темп наступления 25-й стрелковой дивизии значительно замедлился. Причин тому было много, в том числе усталость красноармейцев и командиров, нехватка боеприпасов, свирепствующий тиф. Обо всем этом В. И. Чапаев доложил 13 августа командующему 4-й армией:
«Противник получил огнестрельные припасы, как снаряды, так и патроны. При занятии Лбищенска противник открывал ураганный ружейный, пулеметный, артиллерийский огонь. В настоящий момент обстреливает наши позиции артогнем. Горячинский занимать не предполагаю, потому что нет никакого смысла двигать противника по десяти верст. Удар могу нанести прямо на Сахарную, для чего сделаю не больше двух переходов. Но этого маневра не предприму до тех пор, пока не получу хоть малое количество патронов, каковых в дивизии совершенно нет. На сегодняшний день делал подсчет, который показал все запасы. В передовой базе имеется 5 тысяч патронов и на складе в Уральске 3 тысячи, так что в запасе всего 8 тысяч, с каковым количеством вперед не двинусь ни шагу. При первой получке патронов двинусь вперед, до получения патронов не буду издавать никакого оперативного приказа, за исключением, если обстановка заставит отступать, о чем я говорить могу смело. С патронами никогда не отступал, а без них не стыдно отступать. Держаться на занимаемых позициях нельзя без патронов, чем можно погубить всю дивизию. Вы даете патроны всего лишь на бригаду, а под моим руководством бригад 5, 2 бригада 47 дивизии пришла совершенно без патронов и ей выдано мною 115 тысяч. Поторопитесь с доставкой патронов, что даст возможность занять Сахарную и соединиться с 3 бригадой 50 дивизии.
Против меня сейчас действует отряд Горшкова, которого прежде не было. Высылайте скорее пополнение, так как в некоторых полках всего осталось по 500 штыков. Здесь свирепствует сильный тиф, что уносит из рядов больше, чем в бою. От Уральска до Лбищенска убитыми и ранеными потеряно до полутора тысяч человек. Кавалерийские дивизионы участвуют в пешем строю за неимением лошадей. От Бузулука до Лбищенска лошадей потеряно до 3 тысяч, некоторые орудия стоят в бездействии за неимением лошадей для перевозки. Пулеметы люди таскают на себе. В лошадях самый острый кризис. Хотя и знаю, что в армии нет, но все-таки требую то, без чего воевать нельзя. Патронов дайте хоть 100 тысяч».
[264]
К этому времени произошло новое изменение в группировке войск Красной Армии на востоке России. По решению Реввоенсовета Республики 14 августа происходит разделение Восточного фронта: создается самостоятельный Туркестанский фронт (1-я, 4-я армии и Астраханская группа войск 11-й армии) под командованием М. В. Фрунзе. Войска фронта насчитывали 65, 8 тыс. штыков, 11, 2 тыс. сабель, 1266 пулеметов и 210 орудий.
[265] Они были растянуты более чем на 1300-километровом фронте — от северного побережья Каспийского моря до восточных районов Южного Урала. Им противостояли Кавказская армия генерала П. Н. Врангеля, Уральская казачья армия генерала B.C. Толстова и Южная армия генерала Г. А. Белова; всего 27, 1 тыс. штыков, 29, 3 тыс. сабель, 324 пулемета и 117 орудий.
[266] В Туркестане находились отдельные английские части и действовали отряды басмачей.
