…Ранним утром следующего дня, в черных джинсах и черной майке с изображением какой-то модной рок-звезды, с небольшим рюкзачком, Лара прибежала на станцию. Огляделась – народу на платформе было много, из знакомых – одна тетка из соседнего подъезда, толстая надменная особа, которая никогда ни с кем не здоровалась, ее можно было не бояться.
«Но где же Костя? Неужели он передумал!» – заволновалась Лара.
Костя появился через мгновение.
– Я билеты покупал! – радостно сообщил он, обжигая Лару сумасшедшими глазами. – Ты такая красивая…
– Нет, не целуй меня, – прошептала Лара. – Сделаем вид, что мы случайно здесь встретились. Ах, Костя, как же я рада тебя видеть!
Волосы уже отросли, но вид у него все равно был чрезвычайно мужественный – ни следа от прежнего богемного разгильдяйства. И это тоже почему-то убеждало Лару, что все у них серьезно, по-настоящему.
Они втиснулись в переполненную еще в Москве электричку, стояли целый час у окна с порыжелыми стеклами, рядом с какими-то гражданами в пахучих кирзовых сапогах и телогрейках на голое тело. Но сегодня Лару это не трогало, она изо всех сил прижималась к Костику, чувствуя себя одним с ним существом.
Потом они шли по лесу, по той самой дороге, по которой Лара с Игорем возвращались весной домой, когда она решила сбежать с пикника. Теперь Лара не узнавала ее – акварельный апрельский пейзаж исчез под густыми яркими летними красками.
– Как хорошо! Как ты здорово придумал, что именно сюда надо отправиться!
Вокруг не было ни души, лишь откуда-то издалека, от реки, доносились людские голоса.
– Мы первые люди, мы Адам и Ева, только ты и я! – Костя подхватил ее на руки, закружил.
Лара визжала, вцепившись ему в шею, болтала ногами. Но его руки держали крепко, Костя был надежен, как танк. Лара вдруг вспомнила свою мать, которая только за такими мужчинами признавала право любви. «Теперь я ее понимаю, – согласилась она с матерью. – И дело даже не в физической силе, а в чем-то неуловимом, естественном, природном, что присуще только таким мужчинам, как Костя…»
Дача по-прежнему была пыльной и неуютной, но теперь это не имело никакого значения. В холодной темной комнате с одиноко стоявшей тахтой они целовались как сумасшедшие. Все произошло быстро, судорожно, остро. Лара в первый момент, когда в зеленом зеркале увидела отражение своего и Костика обнаженных тел, почувствовала ужас. У нее мелькнула мысль, что она совершает самый настоящий грех, но потом мысль исчезла сама собой, лопнула, как мыльный пузырь, когда Лара длиннейшими, под черным же лаком, в тон сегодняшней одежде, ногтями провела по стене, оставляя глубокий след на побелке.
– Вот это да! – произнес Костя, глядя на нее огромными блестящими глазами. – Что это было?
– Что?
– Ты, ты… – Он опять сгреб ее в охапку, стиснул так, что стало больно. – Наконец мы вместе!
Они еще час кувыркались на тахте, потом, лежа на скомканных простынях, Лара поняла, что не в силах больше терпеть этот ураган, что ее нервы не выдержат напряжения. Она заставила Костика одеться, и они вышли прогуляться.
– Зачем? – спросил он, бредя рядом с ней в сторону реки, улыбаясь блаженно. – Нам и в доме хорошо было. К чему этот светский променад?
– Вот в том-то и дело, что слишком хорошо! – горячо возразила Лара. – Мне даже не по себе стало. Костя, что же с нами происходит?
– Разве ты не поняла? Мы просто любим друг друга!
– У меня сердце до сих пор еще колотится. Вот, послушай…
– Вернемся!
– Нет, дойдем вон до того поворота…
Попадавшиеся им на пути селяне с любопытством разглядывали бредущую навстречу парочку. Они и в самом деле смотрелись рядом особенно – высокие, сильные, какие-то чересчур, не для среднерусской полосы, яркие. Словно существа с другой планеты.
Возле реки было целое столпотворение из отдыхающих.
– Почему они так на нас смотрят? – удивилась Лара. – Тут нет твоих знакомых?
– Вроде нет… А чему ты удивляешься – ты такая красавица… Лучше всех!
– Мне кажется, у нас на лицах написано, что мы только что занимались любовью! – засмеялась Лара.
– Пусть завидуют!
– Нет, вернемся…
– Ура, возвращаемся! Лара, но где же ты была раньше?
– Когда?
– Всегда, всегда…
– Помнишь, как ты купался здесь весной?
Ближе к вечеру они проголодались, Костя сервировал стол – шампанское, ананас, свеча на столе, хрустальные бокальчики, предусмотрительно привезенные из дома.
– У нас ведь праздник, да? – спросил он.
Лара едва не заплакала от умиления.
Они сидели в тишине старого дома, при свече, пили шампанское – весь этот антураж был довольно банален, Лара это осознавала, но любовь Костика искупала все. С Игорем у нее тоже было много романтических моментов, к которым так чувствительно женское сердце. Он, пожалуй, даже отличался большей изобретательностью, но Ларе казалось, что никогда еще ей не было столь хорошо. Костя шептал ей такие безумные, страстные слова, что она уже не понимала, от чего у нее шумит в голове – от его слов или от шампанского.
– Я хотел бы взять тебя в ладони и спрятать у себя на груди. И не отдавать тебя никогда и никому.
– Я слишком крупная для того, чтобы целиком поместиться в ладонях, даже в твоих…
– Нет, ты маленькая и прозрачная, с крылышками, как фея из какого-то голливудского фильма, не помню названия… ужасно хорошенькая и стремительная… Ты порхаешь, неуловимая, тебя невозможно поймать, а я очень хочу поймать тебя, чтобы никогда и никому ты не досталась, кроме меня…
– Я и так вся твоя.
– Нет, завтра ты уйдешь от меня!
– Костя, ты такой собственник.
– Уедем куда-нибудь, бросим все?
– Уедем… Куда?
– На край света, в солнечную жаркую страну, где люди целый день поют песни, где наплевать на условности. Устроим себе медовый месяц… Ты потрясающая женщина!
И он едва слышным шепотом стал рассказывать Ларе, какая она замечательная. Именно шепотом, хотя никого рядом не было, потому что такие слова можно произносить только шепотом. И она обмирала, краснела и бледнела, слушая Костины излияния.
– Я сейчас умру! – одними губами произнесла она. – Молчи. Нет, говори еще!
За окном переливался вечерний свет, плыли какие-то тени. Они сидели за столом. Костя целовал ее руку, губами двигаясь все выше, и Лара вдруг действительно почувствовала себя крошечной, способной поместиться в его ладонях. Она растворялась и таяла в этом человеке, он заслонял весь мир.
– Мне страшно, – вдруг сказала она. – Мне кажется, что мы не одни.
