Андрей Грибов был очень хорош. Он и раньше был всеобщим любимцем, но сейчас его мужской шарм был сильнее в сто раз. Не очень высокий, но какой-то удивительно ладный, статный, с зачесанными назад черными волосами и короткой стильной щетинкой на щеках, он глядел на меня бесстыдными, нежными глазами – до такой степени порочными, что это уже было за пределами человеческой морали и потому осуждению не подлежало. Весь в черном, в черной водолазке...
Следующей была когда-то очень модная песенка на испанском языке, что-то про «мучачу» и «амор». Латиноамериканская музыка мне нравилась. Помнится, в одном спектакле я плясала на сцене лихую самбу под похожую мелодию.
Быстро почувствовав, что я двигаюсь очень уверенно, Андрей вытянул меня в центр круга, резко развернул, наклонил назад, потом закрутил в своих руках, как волчок. Это было какое-то безумие – я выделывала такие коленца, которые позволяла себе изобразить только на сцене, играя знойную Пакиту.
Набежал еще народ – все стояли вокруг, хлопали в ладоши, раскрасневшийся Мусатов орал что-то подбадривающее. Мне уже все было нипочем – я танцевала, не отрывая глаз от страстного лица Грибова.
Под конец он так лихо и так ловко опрокинул меня назад через колено, что я чуть не встала на мостик, мои волосы коснулись пола. Все завизжали, Грибов рывком поднял меня и прижал к себе. Танец кончился.
Я подошла к столу выпить чего-нибудь освежающего – было очень жарко. За мной шли Грибов и Фогельсон. Три девицы – Ленка-толстая, Ленка-в-очках и бывшая Варшавская – вопили что-то неразборчивое, Мусатов требовал, чтобы я станцевала и с ним. Но я не могла говорить, а только отмахнулась от всех, жадно глотая апельсиновый сок.
Краем глаза я увидела в противоположном углу зала Шурочку – она стояла рядом с одной из своих бывших подружек. Та оживленно говорила ей что-то, но Шурочка не слушала – она смотрела на меня каким-то безумным, мрачным взглядом, от которого мне стало хорошо и страшно одновременно. Наверное, для нее было потрясением, что теперь в центре внимания была не она, а я – та самая безобразная толстая девочка, которой она когда-то милостиво предложила замазать веснушки ее французским кремом.
Грибов стоял рядом и медленно, мелкими глотками, словно иностранец, цедил сквозь зубы водку. И молчал. Под глазами у него лежали фиолетовые тени – наверное, напоминание о бессонных ночах, которые он провел с теми многочисленными особами, не устоявшими перед его мексиканским напором. Я вполне могла бы быть одной из них этой ночью, уже сейчас, но – какой смысл? Я никогда не теряла голову из-за мужчин. Плохо это или хорошо – не знаю. Внутри у меня все дрожало. Опять мне досталось то, в чем я совсем не нуждалась, а единственное – единственное! – чего я хотела, снова уплыло из рук. «Надо пересмотреть свои взгляды, – сказал хмельной, спотыкающийся голос внутри меня. – И довольствоваться тем, что имеется в наличии».
– Отстань, – сказала я Юрочке, который довольно развязно попытался взять меня за руку.
– Танечка, потанцуй и со мной, – произнес кто-то рядом.
Я подняла глаза и увидела Его. И такая злость разобрала вдруг меня, такое необъяснимое упрямство, что я, уже ничуть себя не сдерживая, расхохоталась Ему прямо в лицо.
– Как... как интересно! – произнесла я сквозь смех. – Никогда не думала, что буду пользоваться такой популярностью в нашем классе. Спустя... спустя десять лет на меня наконец обращает внимание сам Серж Мельников!
Крылья носа у стоявшего рядом Грибова раздулись. Его, судя по всему, очень раззадорил мой дикий смех, он поставил стакан на стол – я поняла, что он опять решил станцевать со мной очередную самбу, румбу или черт знает что. И пока он не успел оттеснить меня от моей детской мечты, я быстро положила руки на плечи Сержа, и мы скрылись среди танцующих.
Странное дело, я не была пьяна – от одной рюмки водки не опьянеешь, но какой-то хмельной туман продолжал бродить во мне. Играла тихая спокойная мелодия, откуда-то сверху сыпалось конфетти. Мы покачивались под музыку в дальнем, самом темном углу кафе – я обнимала человека, о котором в своей жизни думала больше, чем о каком-либо другом мужчине. Это было такое острое, почти физическое наслаждение, что я едва не застонала, когда прижалась к нему всем телом.
Я не понимала, что же такое произошло, от чего вдруг Серж обратил на меня внимание, почему он был сейчас рядом со мной, а не с Шурочкой. Он так сильно и в то же время нежно обнимал меня, что ошибиться было нельзя – он явно испытывал ко мне какие-то чувства, и довольно сильные. Один раз он осторожно поднял мое лицо за подбородок, вгляделся в меня с выражением безмятежного счастья, а потом опять прижал к себе, провел рукой по волосам, вздохнул... От него божественно пахло мужскими духами... Такие я в свое время хотела подарить Мите, но Митя был брюнетом, и вообще это был не его запах, а вот Сержу с его блестящими русыми волосами, мягкой пластикой леопарда они подходили идеально.
Когда танец закончился, Серж поцеловал мне руку, и мы подошли обратно к столу. Я ждала, что вот-вот он скажет мне что-нибудь важное, после чего моя жизнь станет еще прекраснее, и он уже, кажется, открыл рот, чтобы произнести эти главные слова... как в этот момент рядом с нами оказалась Шурочка.
Она мило, обезоруживающе улыбнулась и сказала своим звонким детским голосом:
– Ребята, давайте выпьем за старую дружбу! А то как-то неудобно, мы самые трезвые на вечеринке...
– Отличная мысль! – откуда-то сбоку налетел Юрочка с горящим решимостью взором – в руках у него была непочатая бутылка.
Серж, слегка поморщившись, наблюдал, как Юрочка разливает водку, но потом все-таки взял рюмку и произнес своим мягким, бархатным голосом:
– Ребята, как здорово, что нам удалось встретиться...
– Да, это просто чудо! – перебила его Шурочка. – И я надеюсь, старая дружба больше никогда не прервется, правда!
Фогельсон сказал еще какие-то прочувствованные слова, мы чокнулись. Я едва пригубила – водка показалась мне горькой, невкусной. «Отчего они поссорились когда-то? – неожиданно подумала я. – Ведь у них была такая необыкновенная любовь, не похожая на обычное юношеское увлечение». Эти мысли неспроста лезли мне в голову – Шурочка с Сержем как-то странно вели себя. Они посматривали друг на друга с изумлением, с ожиданием. Возможно, им было о чем говорить, но они не стремились к этому, как будто старые обиды мешали. Да, увидев Шурочку, в первый момент Серж бросился к ней, но потом какие-то неведомые силы оттолкнули их друг от друга.
– Сергей, извини за нескромный вопрос, но можно узнать, чем ты теперь занимаешься? – спросила Шурочка, и в ее голосе я услышала явное напряжение.
– Работаю, – как-то вяло, без энтузиазма ответил он.
– Не хочешь – не говори, – быстро вставил Фогельсон. – Таня, еще налить?
– Нет, спасибо...
– У меня своя небольшая фирма по продаже оргтехники, – сказал Серж, передернув плечами, словно его знобило.
Шурочка не отрывала от него внимательного, тоскливого и, пожалуй, даже жалостливого взгляда. Во всем этом определенно что-то было!
