И я посмотрела на своего спутника совсем другими глазами.
– Ты тоже об этом подумала? – спросил он вдруг.
– О чем? – Я решила не рассказывать ему о той мысли, которая только что мелькнула у меня в голове. Я, конечно, не ханжа, но мы и так слишком форсировали события.
– Нет, сначала скажи...
– Вот еще!
– Хорошо, – кротко произнес он. – Я тогда тоже ничего не скажу. Только ты потом мне напомни.
– Когда – потом?
– Ну, когда-нибудь потом...
– Нет, мне надо точнее!
– Потом, – туманно повторил он и повернул меня к себе, – когда-нибудь...
Мы целовались на этой самой аллее, а мимо нас со свистом проскакивали роллеры. Я чуть приоткрыла глаза – светило вечернее солнце, и весь горизонт был залит золотом...
Напрасно я переживала, что не увижу фонтанов с подсветкой, – время промчалось незаметно. В очередной раз отвечая на Сашин поцелуй – мы стояли за Никой Самофракийской, на какой-то площадке под навесом, – я обнаружила, что уже ночь.
Мы сначала бродили вокруг одних фонтанов – веселых, распустившихся белыми и желтыми зонтиками, потом пошли к другим, с красной подсветкой, которые символизировали кровь погибших. Я призналась, что мне немного не по себе – довольно жуткое, тягостное зрелище...
– Но завораживает, – сказал Саша.
– Да, завораживает...
Время стремительно приближалось к ночи.
– Что же делать? – сказал он просто. – Я не в силах с тобой расстаться.
Мне вдруг стало наплевать на все приличия и на соблюдение каких-то там дурацких церемоний. Я и так уже пропала.
– Что же – аналогично, – кивнула я.
– Мой милый маленький профессор...
– Я еще даже не доцент пока!
В результате мы поехали ко мне домой.
* * *
Наблюдать за Сашиным пробуждением было очень интересно.
Сама я уже минут десять как проснулась и теперь смотрела на него. Он тихо дышал, потом, наверное, почувствовал мое движение рядом – чуть задрожали его ресницы, он слегка пошевельнулся. И, не открывая глаз, протянул руки в мою сторону. Я отодвинулась к краю постели. Еще некоторое время я ускользала от его ищущих рук, но в конце концов он поймал меня.
– Ну, куда ты убегаешь? – сонным голосом пробормотал он. – Ты моя, моя, моя... Не пущу!..
Это было интересно и приятно – потому что он начал искать меня, еще находясь на зыбкой грани между реальным и нереальным миром, он стремился ко мне, находясь в тенетах подсознания... Я вспомнила вчерашний день. «Может быть, Саша действительно тот человек, с которым я буду вместе до конца жизни? Может быть, он – моя судьба?»
– А кофе в постель? – строго спросила я. – Приличные люди в это время подают кофе в постель!
– Что? – встрепенулся Саша. – Ах, ну да... сейчас я встану... Где у тебя кофе?
– Не надо никакого кофе! – засмеялась я, обнимая его. – Я пошутила... Если честно, я не очень-то и люблю его...
– Кстати, я тоже, – оживился он. – Правда, иногда позволяю себе чашечку.
– Растворимого?
– Да, чашечку растворимого.
– Мне сегодня на работу идти ко второй паре, так что время у меня есть, – важно произнесла я, выскальзывая из его рук. – Я, пожалуй, приготовлю тебе завтрак.
– О, это было бы здорово! – с энтузиазмом воскликнул он. – Признаюсь, я по утрам всегда почему-то голодный.
– Бывает... А ты, наверное, маменькин сынок? – спросила я. – Привык, чтобы за тобой ухаживали, да? Кормили, гладили рубашки...
– Да, конечно!.. Но зато я умею быть очень благодарным...
Мы болтали – полушутя, полусерьезно, потом переместились на кухню, где я вплотную занялась приготовлением завтрака. Не мудрствуя лукаво, я соорудила настоящую глазунью: желтки были глазами, а нос, рот и брови я нарисовала на яичнице кетчупом.
– Боже, это же настоящий шедевр! – восхитился Саша. – Даже есть жалко... Господи, какая досада, что я не захватил с собой фотоаппарат...
– Зачем тебе фотоаппарат?
– Я бы сначала сфотографировал яичницу, на память... Первое блюдо, которое приготовила мне моя девушка. Память на всю жизнь! Я не слишком сентиментален?
– Как сказать... а что, разве я твоя девушка? – с невинным видом спросила я.
– А разве нет? – насупился он. – Кстати, а ты что будешь есть?
– Вот, йогурт в стаканчике и апельсин...
– И все? – ужаснулся он. – Теперь понятно, почему ты так и не выросла!
– Ты что, хочешь сказать, что я лилипутка?
– Нет, ты – ми-ни-а-тюр-ная. Ты такая хорошенькая... – Он вдруг забыл о глазунье и полез обниматься. – А тебе обязательно идти на работу?
– Саша!
Потом он отвез меня на работу. А вечером встретил...
Мы были почти неразлучны, и я с некоторым удивлением прислушивалась к себе. Я совсем не уставала от непрерывного общения с Сашей. Не раз в своей прошлой жизни я слышала, что я эмоционально холодна и вечно соблюдаю некую дистанцию, словно храню в своей душе бог весть какие важные тайны. Только никаких тайн и в помине не было! Многажды упрекали меня в стремлении к одиночеству – а что поделать, мне надо было хоть иногда, хоть ненадолго побыть одной.
Но сейчас ничего этого не было. Я скучала по Саше, даже если мы расставались только до вечера. Я все время стремилась к нему – он был теплый, милый, мягкий, его хотелось ласкать и гладить, словно плюшевую игрушку...
– Послушай, я все хотел спросить тебя... – однажды сказал он, находясь у меня дома. – Ты что, совсем одна?
– О чем ты?
– Ну, я все смотрю, как ты живешь... ни одной фотографии нигде... У тебя что, ни одного даже самого завалящего родственника нет? Какого-нибудь там двоюродного дяди или троюродной племянницы...
– Представь себе, нет, – вздохнула я полушутя. – Сиротинушка я горемычная...
– Нет-нет! – тут же ринулся он в атаку. – Ты не одна! Я буду тебе за всех родственников сразу... Я тебе не говорил?
– Что?
– Что я люблю тебя...
– Не припомню, если честно.
– Так вот сообщаю: я тебя люблю! – Саша прижал меня к себе, уткнулся носом мне в шею, стиснул так сильно, что я едва не задохнулась. – И я отказываюсь от всех своих родственников... чтобы только ты любила меня!
– Какой же ты свинтус, Саша! Слышала бы тебя сейчас Нина Ивановна...
– А ты? Ты меня любишь? Между прочим, а ты разве не свинтус? Ты мне до сих пор не сказала, что любишь меня!
– Люблю, – вдруг произнесла я. И тут же продолжила стихами: – «Не спрашивай: ты знаешь, что нежность безотчетна, и как ты называешь мой трепет – все равно; и для чего признанье, когда бесповоротно мое существованье тобою решено...»
