— Нет, не надо ничего менять, «Бельтрам» меня вполне устраивает. Что? Где она? Нет, я даже не представляю, где искать ее, — говорил муж в телефонную трубку, сидя на диване в большой комнате. — Прямо беда с ней!
— Я пришла! — радостно закричала Валя с порога. — Я тут, и меня не надо искать.
— Она пришла, — деловито сообщил муж невидимому собеседнику. — Что? Нет, пока не спрашивал. А ты как думаешь? Слушай, ты этот вопрос потом провентилируй… Спроси его. Что? Нет, это лишнее… Ладно, она перезвонит тебе потом.
Он положил трубку.
— Лидка, что ли? — с любопытством спросила Валя уже из ванной.
— Она самая.
— Все дела у вас с ней какие-то, дела… Смотри, ревновать начну!
— Не стоит, — серьезно произнес он. — И дела у меня не с ней, а с ее мужем… Ты где была?
— У деда… Я же тебя с утра предупредила, — напомнила Валя. — И совершенно напрасно ты обо мне волновался. Кстати, у всех цивилизованных людей есть сотовые, пора и мне завести. Для всеобщего спокойствия.
— Ты его потеряешь. В первый же вечер. Ты все теряешь — зонтики, кошельки, перчатки, ключи…
— Ну не преувеличивай! — жалобно воскликнула она. Заявление мужа было правдой только наполовину — подобные недоразумения происходили с ней не так уж часто.
— Валя, ты жутко рассеянная, несобранная… — морщась, начал он. — Я совершенно не помню, чтобы ты с утра предупреждала меня о чем-то. Ты, наверное, только собиралась мне сказать, что поедешь к деду, но забыла!
— Нет, я точно помню! — испугалась она.
— Валя!
Когда он повышал голос, она начинала бояться, хотя муж ни разу ее и пальцем не тронул. Бояться не его, а чего-то такого… Как будто разверзались небеса, и оглушительный гром раскалывал землю надвое, и сверкала ослепительная молния в облачном небе. «Илья-пророк сердится», — говорила мама в детстве, когда начиналась гроза. У Ильи было два голоса. Тихий и бесцветный, монотонный, ничем не примечательный мужской голос — он звучал чаще. А второй — наполненный мощью, низкий и резкий, ужасный и прекрасный одновременно — прорывался только иногда…
— Илья…
— Что?
— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Когда ты вот так смотришь на меня, то кажется, будто ты меня совсем не любишь…
— Детский сад какой-то! — отвернулся он. — Я звонил тебе на работу. Нина Константиновна утверждала, будто видела из окна, как ты садилась в чью-то машину. Это правда?
— Ах, вот ты чего злишься!.. — засмеялась она. — Так это ты меня ревнуешь… Илья, ничего серьезного, поверь, — один человек предложил меня подбросить. Ему было по пути.
— Кто он?
— Его зовут Герман, он посещает студию Истомина…
— Ты его хорошо знаешь? — быстро спросил Илья.
— Кого, Истомина? Господи, да Юлий Платонович безобиден, точно младенец, — ты же сам видел его несколько раз.
— Нет, не Истомина, а того, другого…
Валя задумалась. С одной стороны, если она скажет, что хорошо знает Коваленко, то Илья будет ее ревновать. А если признается, что до того перебросилась с Коваленко едва лишь десятком фраз, то Илья начнет упрекать ее в безалаберности — мол, доверилась малознакомому субъекту.
— Не очень, — честно ответила она.
— Валя!
— Что? — убитым голосом произнесла она.
— Ты сумасшедшая! — с отчаянием закричал Илья. — Садиться в машину к незнакомцу…
— Он не незнакомец, — уныло напомнила Валя. — В общем, иногда сразу видно — плохой человек или нет. А Герман — хороший.
— Откуда ты знаешь, что хороший? Ты ведь совершенно не разбираешься в людях, готова довериться первому встречному… О, святая простота!
— А помнишь… помнишь, когда-то давно я села к тебе в машину… Это было тысячу лет назад, — оживилась она.
Напоминание подействовало на Илью неожиданным образом — он замолчал и притушил гневный блеск в своих глазах.
— Помню… — сказал он мягко, почти неслышно и протянул к Вале руки. — Я все помню — все, до последней мелочи. Иди ко мне, — он обнял ее и прижал к себе. — Но ты должна доверять только мне. Только мне!
— А желтый «Запорожец»? Ты его скоро продал кому-то… Интересно, где он сейчас?
— На девяносто девять и девять десятых процента уверен, что валяется на какой-нибудь свалке! — засмеялся Илья.
— Как жаль… Разве нельзя придумать какое-нибудь кладбище для машин? — серьезно произнесла Валя. — Чтобы они стояли, а бывшие хозяева приходили к ним иногда, чтобы взглянуть еще раз. Ведь они иногда как друзья, с ними жалко расставаться навсегда…
Ты определенно сумасшедшая, — он прижал ее к себе. — Только тебе могут прийти в голову такие нелепые, дикие мысли! Людям негде бы стало жить, весь мир был бы завален старым хламом, с которым жаль расстаться, потому что с этими вещами связаны приятные воспоминания…
— Илья…
— Что?
— Знаешь, мне иногда кажется, что ты меня не любишь… — прошептала Валя.
Илья слегка отодвинул ее от себя, посмотрел прямо в глаза.
— Это не так, — тихо произнес он. — Просто я за тебя волнуюсь… Была бы моя воля, я бы вообще посадил тебя под стеклянный колпак. Ты такая наивная, такая неприспособленная к жизни…
— Я не наивная и не неприспособленная, — тоже тихо ответила Валя. — И вообще… Под колпаком плохо.
Она погладила его по голове — темные густые волосы вперемешку с седыми прядями. Илья рано начал седеть — впрочем, это у него наследственное…
— Я старый? — спросил он.
— Нет. Ты молодой и красивый. На работе все девчонки завидуют мне.
— Хочешь, я побреюсь налысо? Буду ходить как твой дед.
— Ты спятил! — испуганно воскликнула Валя. — Что за дикая идея…
Илья поцеловал ее, а потом подхватил на руки. Ему не составило это никакого труда — он был сильный, большой и всей статью своей напоминал скульптуры раннего социализма. Именно такими изображали тогда победивших гегемонов — с широкой сильной шеей, развернутыми плечами, мощными бицепсами, рельефными мышцами живота и ног.
— Куда ты меня тащишь? — покорно спросила Валя.
— Пора спать.
— Еще рано! Послушай…
— Нет, ничего не хочу слушать.
Он положил ее на кровать, сам раздел.
— Ты моя, — сказал он, положив ладонь ей на живот. — Ты только моя.
— Господи, Деев, да никто меня у тебя и не отнимает… Можно подумать, на меня кто-то покушается! Сам подумай — кому, кроме тебя, я могу быть еще нужна?
— Ну, например, Герману… — подумав, изрек Илья.
Сама эта мысль показалась Вале смешной и нелепой. Она вспомнила благородного офисного работника с зализанной шевелюрой и безупречно начищенными ботинками, с дурацкой голливудской улыбкой и никому не нужной вежливостью — и засмеялась. Представить, что ею мог заинтересоваться Герман Коваленко, было совершенно невозможно…
