Дома.
В собственной постели.
Причем проснулся от звонка в дверь.
Он вскочил с кровати, влез в первые попавшиеся штаны – успев задаться вопросом, кто ж его раздел до трусов? – и побежал к двери.
– Кто? – спросил, отпирая замки. Запертые изнутри, что характерно.
– Свои! – раздался бодрый голос.
– Мама?.. Ты ж вроде на месяц собиралась… – Осекся, обнаружив за дверью целую компанию. – Э… здрасьте…
– Планы изменились! Ты не скучал, мой мальчик? – Мама отодвинула его в сторону и сбросила ему на руки курточку.
– Здравствуй, Бельчонок! – улыбнулась ему теть Мила, мамина школьная подруга.
– Привет! – Последним зашел парень, ровесник Дона. Чернявый, загорелый, одетый неброско, но дорого. Смотрит настороженно. Племянник теть Милы, что ли? По виду – стопроцентная богема.
А теть Мила, скинув свое пальто на руки парню, обняла Дона и засмеялась:
– Совсем большой Бельчонок! Уже почти мамонтенок! – и вручила ему шоколадку.
Дон тоже засмеялся: теть Милу он всегда обожал, хоть в последние годы она заходила довольно редко. В глубоком детстве он первым делом лез ей на руки и искал по карманам специально для него туда положенные конфеты, за что и получил прозвание Бельчонок. А теперь теть Мила бы легко уместилась на руках у него. Так что да, из Бельчонка он давно вырос.
Нежно поцеловав теть Милу в щечку, он повесил, наконец, мамину куртку и хотел было удрать к себе – встречать гостей с голым пузом как-то уже не по возрасту.
Но теть Мила его удержала за руку и кивнула на своего спутника:
– Дон, познакомься, это Илья.
Она не добавила «сын моей сестры» или что-то в этом роде, зато посмотрела на парня так, что Дон точно понял: никакой он не племянник, а самый что ни на есть любовник.
– Очень приятно! – в тоне Ильи прозвучал вызов. Мол, завидуй молча.
– Аналогично. – То есть «было бы чему завидовать». – Ма, в холодильнике пусто.
– Пустяки, дело житейское, – ничуть не расстроилась мама, потроша сумочку в поисках кошелька. – Мальчики, давайте-ка, до гастронома и обратно.
– Илюша, возьми мне сигарет, – мягко велела теть Мила, когда Дон уходил в свою комнату, одеться, наконец.
А Дон вспомнил: мама года с два назад рассказывала, как Милочка приютила сына еще одной их одноклассницы, Ленки Сытниковой, записной стервы и гадины. Что-то там такое у него случилось, он сбежал из дома, а Милочка такая добрая! Вот пример человека, который занимается благотворительностью всерьез, и ее фонд «Милосердие» – не надувательство, как прочие, а реальная помощь!.. Дон тогда особо не вслушивался, но посочувствовал парню. Из дома от хорошей жизни не бегут. Тогда посочувствовал, а сейчас подумал: чем-то эта пара напоминает синьора Горского и его продюсера Феличе. Купился бы он на славу, выставку в «Дель Арте» и миллионы, чем бы пришлось платить? Вряд ли бы отделался такой ерундой, как спать с Феличе и бегать ей за сигаретами. В отличие от теть Милы, Феличе и прочая нежить с нечистью благотворительностью не занимаются. Им такое понятие вообще незнакомо.
Натянув свитер, глянул на себя в зеркало – интересно было, изменился он после Посвящения или нет? Казалось, что повзрослел сразу лет на десять. Иллюзии-то – тю-тю! Добрая Филька, ага. Заботливые учителя. Все для детей!
Сейчас, три раза.
Им вчера популярно все объяснили. Их учат, защищают, развивают паранормальные способности. А они потом отрабатывают. Не пять лет, не десять, а всю жизнь. Служат посредниками между нормальными людьми и «Той Стороной». Хранителями равновесия, елки.
Дон передернул плечами и взъерошил и без того растрепанные волосы.
Из зеркала смотрел такой же Дон, как и вчера, никаких вам морщин мудрости или седой прядки а-ля Эраст Фандорин
[45].
Ну и хорошо. Ну и в пень вас всех! У меня сегодня выходной ото всех ваших оборотней и водяных, буду пить пиво и рисовать, вот!
Желание рисовать оказалось очень кстати. Когда Дон с Илюхой вернулись из магазина, нагруженные массандровским вином, пивом и едой, теть Мила попросила Дона нарисовать портрет Ильи. Она изящно пошутила, что когда состарится и разорится, продаст его на «Сотбисе» за миллион денег и купит себе собственный дом престарелых.
Илюха на эту шуточку нахмурился, но ничего не сказал. Видимо, не все гладко в Датском королевстве.
А вообще он оказался нормальным парнем, без лишних понтов. Тоже художником, в этом году поступил в Муху.
Только, в отличие от Дона, его привлекала не столько графика и скульптура, сколько масло и фотография – уже после портрета, под пиво, он показал кое-какие свои работы. На взгляд Дона, не хуже тех, что временами висят в «Дель Арте», и уж точно лучше большинства того, что постоянно уродует питерский Дом художника. Пока великовозрастные девочки пили вино и обсуждали безвременную кончину очередного маминого романа, Дон с Илюхой поиграли в стрелялки, потрепались за жизнь… и как-то незаметно суббота перетекла в воскресенье, за стеной то смеялись, то плакали под переводную Одри Хепберн…
И только вечером воскресенья Илюха взял пьяную и сонную теть Милу на руки, отнес в джип и погрузил на заднее сиденье, чтобы везти домой.
А ведь Илюха искренне любит свою Милочку, подумалось Дону. Это ж всегда видно – как смотрит, как говорит о ней, как рисует. Его портрет на альбомном листе остался Дону, чтобы ему тоже было что через полсотни лет продать на «Сотбисе» за миллион денег. И номер Илюхи в телефоне.
– Увидимся, – улыбнулся тот на прощание.
– Увидимся.
Выходные удались. По крайней мере, до понедельника Дон не вспомнил больше ни о школе, ни о Фильке.
Ни о Киллере.
Зато с этой мыслью проснулся.
Потому что Киллер ему снился. То ли Киллер, то ли Виола. Во сне снова были болота, ночь, костры и танцы, и они танцевали вместе, Илюха их фотографировал – а потом Дон целовал Виолу, и это было самым правильным делом на свете.
И тут прозвенел будильник.
Чтоб ему!.. то есть его! Такой сон спугнул! А ведь Виола только-только отвечать начала! И прижиматься, и… под ложечкой приятно екнуло, Дон смущенно хмыкнул и потер горящие от поцелуя губы. Надо обязательно, обязательно поцеловать ее наяву, это точно будет так же здорово, как во сне. Она такая…
Черт! О чем он только думает! Нет никакой Виолы, совсем нет, есть Киллер. И это Киллер ему снился в виде девчонки! И Дон почти влюблен в эту девчонку! Тьфу, дикость какая, он не голубой – в друге девчонок видеть! Он – нормальный!
Это все глюки проклятого болота! Вот какого лешего ему и позавчера казалось, что Киллер ведет себя как девчонка? И двигается иначе, и сидит, сдвинув колени, и держится слишком близко, все время – в обнимку… Глюки! Все глюки. Вот сейчас Дон приедет в школу, увидит Киллера и убедится: глюки остались на болотах, где им и место.
