Он со всех ног… лап… неважно чего, бросился на запах корицы. Никто не смеет нападать на Киллера, это его Киллер…
Бросился – и едва не врезался в вынырнувшего из тумана Зверя.
Огромного, остро пахнущего силой и агрессией.
Заступившего дорогу.
Очень хорошо знакомого.
– Пр-р-редатель!
От страха голос срывался, давал петуха, но Эрику было все равно. И что этот Зверь его проглотит и не заметит – тоже. Он просто не думал об этом. Только – о друзьях. О том, что он должен защитить Киллера и остальных от этого мерзавца, притворщика… Как он мог? В учителя набивался, о доверии говорил, сенсей хренов!
– Пр-р-р-редатель!
Эрик прыгнул на него, вцепился в лапу – и внезапно Зверь попятился, угроза сменилась недоумением… а во рту стало гадко и шершаво от шерсти, так гадко, что Эрик чихнул, разжав зубы.
Зверь отдернул лапу, попятился еще – и, проворчав что-то недовольное, сбежал.
Сбежал!
– Тр-р-р-рус! – крикнул ему вслед Эрик и поспешил к Киллеру. Скорее, надо успеть, ведь Зверь не один, здесь на каждом шагу голодные хищники! Поджидают, окружают, сейчас нападут на друга… на хозяина… – Пр-р-р-рочь! Пор-р-р-рву! – зарычал он, вылетая из-за спины Киллера навстречу болотным тварям.
Глава 19,
в которой принцесса отказывается целовать жабу
Когда противоестественно резко, словно одеяло набросили, сгустился туман, Виола чуть не взвыла.
Вот же денек! Нет, погулять по лесу – это прекрасно, особенно если рядом с Доном, но делать это в промозглую сырость, да еще на ночь глядя, а главное – не по доброй воле, а потому что учителя так решили?
Да еще и туман этот. Сырой, промозглый, забирается под куртку, бр-р-р-р!
Хотя… отличный повод взять Дона за руку. А если он удивится – сказать, что боится заблудиться в незнакомом лесу. В конце концов, быть своим парнем – дело хорошее, и нравится ей куда больше, чем «этой странной девчонкой», как было в прежних школах. Но хочется же, чтобы он наконец посмотрел на нее не только как на друга…
– Киллер, держись ближе!.. – послышалось ровно в тот момент, когда Виола потянулась к нему через туман.
Послышалось – и словно утонуло.
– Дон? – позвала она, так и не найдя его рядом; стало не на шутку страшно. – Эрик?!
В этот момент рука что-то нащупала, что-то шершавое, грубое, твердое и совершенно точно неживое. Виола обмерла от ужаса, и только через секунду сообразила, что это просто кора дерева.
Вот ведь дурища! Дерева испугалась! Еще бы плакать начала: папа, забери меня отсюда, вот бы было позорище. Тьфу!
Дерево отчетливо издевательски заскрипело. Тоже, наверное, над ней смеется. Ну и правильно, пусть смеется, а мы сейчас фонарик… со светом и Дон найдется, и Эрик, и все остальные тоже.
С фонариком стало еще хуже. Размытый, желтоватый, какой-то болезненный свет выхватывал из тумана жуткие корявые силуэты, похожие то ли на карликовые деревья, то ли на уродливых животных, и казалось, что они приближаются! Окружают, подкрадываются, сжимают кольцо…
Да нет, уже не кажется! Вот это, корявое и разлапистое, определенно было дальше!
«Allume le feu, Viola», – шепнула память отцовским голосом.
Огонь? Ну да, конечно, огонь! Все хищники боятся живого огня, и если верить легендам – вся нечисть тоже!
Зажигалка, где-то должна была быть зажигалка…
Виола зашарила по карманам, под руку попадалась совершенно ненужная ерунда: ключи, мобилка, монетка, смятая бумажка, перочинный ножик, потерянные пару дней назад запасные перчатки… Да где же эта проклятая зажигалка!!
– Де-евочка, – мерзко растягивая «е», протянул один из этих, корявых и скрипучих, подобравшихся совсем близко. – Тебе мама не говорила по ночам в лес не ходить?
И залился дебильным хохотом, разевая лягушачью пасть и хлопая себя лапами с перепонками по животу.
Пальцы наконец наткнулись на гладкое и прохладное. Нашлась! Ну, держитесь, сейчас я вам устрою экстремальное файершоу!..
Виола выхватила зажигалку – но какое-то склизкое щупальце метнулось к ее руке – и она тут же пропала в лягушачьей пасти. Хлюпнуло, чавкнуло, скрежетнуло на зубах… и корявый выплюнул остаток зажигалки, не пришедшийся ему по вкусу.
– Ай-ай-ай, девочка, не играй с огнем!
Новый взрыв хохота – показалось, хохочет весь лес. Кусты, деревья, туман – все смеялись над ней!
Что-то скользнуло по ноге. Захлестнуло щиколотку петлей, сжало – словно попробовало на вкус. Что-то, ветка – а может, и лапа, – дернуло за волосы. Потащило ближе к нечисти. Еще минута – и ее просто сожрут вслед за зажигалкой!
Нет-нет, не паниковать, только не паниковать! Надо попробовать отступить… разумное отступление не есть бегство! Вот сейчас топнуть ботинком по щупальцу-петле, вырвать ногу и отступить!
Она попятилась, не отводя глаз от светящихся гляделок-гнилушек того, кто выбил ее зажигалку. Он, наверное, был здесь главным. И еще попятилась. И еще…
А потом прямо из-под ног что-то метнулось, едва не сбив на землю.
И – сердито затявкало. Тоненько, но очень грозно.
Виола замерла, опустила взгляд и едва не засмеялась в голос.
Истерически.
Страшную корявую нечисть упоенно облаивал щенок. Белый, пушистый, с торчащими ушками и хвостиком-колечком. А нечисть, странное дело, тоже замерла. В недоумении? Или отчего-то еще?
В лае вдруг отчетливо прозвучало: «Пр-р-р-р-рочь! Сожр-р-р-р-ру!» – жутко знакомым голосом. Голосом Эрика! Эрик-щенок? Как так может быть?
Да это болотный газ! Я им надышалась, и у меня галлюцинации. Поэтому чудовища. И щенок. А раз так – нечего их боятся, корявых! У вас тут газ, а у нас – Дракон, вот! Моего папу зовут Драконом, а еще у меня есть ручной волк Рауль! И сама я – дочь Дракона, настоящая принцесса! Еще не хватало, чтобы принцесса бегала от каких-то коряг и лягушек-переростков!
Не дождетесь!
И щенка не получите, это мой щенок, нечего его тут пугать!..
Виола сжала кулаки и шагнула вперед. Прямо на корявого.
– Пошел вон! – уверенно, как папа учил разговаривать с собаками, приказала болотной твари и, быстро наклонившись, подхватила щенка под теплое меховое пузико. Тот тихонько вякнул и смешно задергал лапами. – Не бойся, маленький. Эти твари нас не тронут. – Она перевела взгляд на так и замершего в паре шагов от нее корявого; остальные попятились и растворились в тумане. – Вон, я сказала. И убери туман.
Корявый чуть отступил и как-то неуловимо изменил позу, так что больше не казался угрожающим. Наоборот, стал похож на нищего попрошайку с картин в папином музее.
