Пепси фасовали в бутылки невиданного для Союза объема триста тридцать граммов. Впоследствии их прозовут «чебурашками». Это произойдет много позже, когда в восемьдесят пятом начнется антиалкогольная кампания и водку станут продавать по талонам. Тогда самый популярный на Руси напиток станут почему-то фасовать в пепсикольную тару, и острая на язык пьющая братия даст бутылочкам собственное имя в честь мультяшного героя. Но в семидесятых многие курортники, уезжая из Новороссийска и окрестностей, прихватывали с собой штук десять-двадцать пепси — на сувениры родным и знакомым. Местные умельцы даже стали мастерить специальные деревянные и картонные ящики для перевозки газировки — продавали их частники на местном базаре. Вот и я в августе семьдесят пятого после стройотряда отправился к бабушке-дедушке и домой в столицу вернулся с десятком бутылочек.
У моего друга Миши Б-на чрезвычайно удачно выпал день рождения: тридцать первого августа. Последний день каникул — однако все приятели уже вернулись. И все соскучились, и страшно рады были повстречаться.
Диму Р-ва, увы, на юбилее Мишки не ждали. Его отец закончил учебу в военно-политической академии и получил новое назначение — в город Орел, преподавать в местном училище связи марксизм-ленинизм и историю КПСС. Разумеется, семья последовала за ним. Диму определили учиться в орловскую школу.
И нам с Мишей, естественно, не хватало друга. Мы с Димой подарок ему вручали от обоих, совместный. В подарочную коробку положили четыре пачки совместных сигарет «Союз — Аполлон» и четыре бутылочки совместной воды пепси.
Пепси мы выпили тут же, за праздничным столом, и пачку подарочных сигарет скурили на балконе. Мишины родители были чуть ли не единственными из всех родителей, кто знал, что их сын курит.
Точно такой же подарок: несколько «Союзов — Аполлонов» и пару батлов пепси (но в другой таре, «чебурашек» не нашел) — я сделал Б-ну на совсем другой его юбилей, пятидесятилетие. Мы с женой приехали к нему в Израиль. И опять подарок был совместный, и снова Дима не смог приехать к другу. Ему отказали в загранпаспорте, как секретоносителю. А даже если б дали, он уже был очень плох и поехать вряд ли смог бы.
Но вернемся в семидесятые, когда все еще были живы, здоровы и молоды.
В ту пору пепси с берегов Черного моря я доставлял (или мне доставляли) еще не раз. На будущий год моя мама оказалась в комитете по подготовке выпускного и там обмолвилась про свои новороссийские корни. Ее немедленно взяли в оборот, вследствие чего дед и булечка тоже получили задание от комитета. Бабушка купила в «нашем» магазине двадцать восемь бутылочек колы — из расчета одна на двоих выпускников (учителям, посчитал родительский комитет, газировка не обязательна). Дед из картона смастерил специальный ящик, затем отправился на вокзал и передал его с проводником. В Москве мой папа на своей машине встретил поезд и благополучно доставил пепси к нам домой.
Никто, конечно, не считал при социализме, насколько благодаря подобной логистике подорожала каждая бутылочка. Наверно, вдвое как минимум. Но главное, что мы на выпускном, хлебая заморскую пепси, почувствовали себя немножко буржуями.
Пересылку вещей с проводниками практиковали чуть ли не все семьи. Сейчас, с развитием экспресс-доставки, неофициальный этот сервис почти отмер. А тогда проводники возили все. Вещи хрупкие — те же бутылки с пепси или варенье, а также скоропортящиеся — фрукты, к примеру, или сушеную рыбу. Даже деньги передавали — и ничего, как правило, доходили. Проводник был незаменим к тому же, когда требовалось доставить груз быстро. Вечером в Москве — утром в Ленинграде, такой скорости почта могла только позавидовать.
В девяностые годы, когда разрешили все, многие новые доставочные российские фирмы использовали тех же проводников. Теперь этот частный бизнес железнодорожников, кажется, пришел в упадок.
А бутылочки для пепси старого образца выпускаются до сих пор, однако в общих объемах прохладительных напитков, что потребляются в стране, они практически незаметны. Логотип марки изменился до неузнаваемости, а по объему продаж в России (как и по всему миру) компания, несмотря на резвый старт, уступает кока-коле.
До сих пор выпускаются и сигареты «Союз — Аполлон» — однако они давно потеряли былой аромат элитарности.
Таблицы Брадиса
Интересно: из того, что мы учили в школе — сколько процентов нам оказалось ненужным? Пятьдесят? Семьдесят? Девяносто? А в институте?
Ответ, конечно, во многом зависит от того, чем занимается бывший выпускник. Я, похоже, благополучно забыл все сто из ста процентов знаний и навыков. Однако есть знания, которые гарантированно выкинул из головы каждый.
В начальной школе, например, нас учили считать на счетах. Позже — пользоваться логарифмической линейкой, таблицами Брадиса… И я, помнится, неплохо освоил и первое, и второе, и третье. И даже на арифмометре успешно считал!
И чем дело кончилось? Благополучно канули в Лету и таблицы, и линейка, и тем более счеты. Равно как и история КПСС, и политэкономия социализма, и «Поднятая целина», и огромное количество других вещей. Но можно ли считать, что годы учения прошли бессмысленно и бесполезно? Бог его знает. Наверное, нет, потому что важно не то, чему ты учился, а как, у кого и с кем.
В десятом классе мы продолжали заниматься в физматшколе — и я, и Мишка, и светленькая, и все остальные, включая Дуче. Только Димы не было.
Сейчас я думаю: может, разлуки, что происходят в жизни — лишь репетиция той, последней, окончательной разлуки? Хотя при репетиции — обязательно обещается встреча. И еще — можно писать друг другу письма.
Мои письма к нему Дима потерял, а его у меня сохранились — включая самое первое, на листочке, неровно вырванном из тетради в клеточку. «Меня преследует страшный сон, — писал он, — что БээФ на экзамене ставит мне «банан», и я героически топаю в ОВВУС (Орловское высшее военное училище связи)».
Увидеться с ним мы договорились на осенних каникулах. У меня в ту пору жили прибывшие из Новороссийска бабушка с дедулей, поэтому друг Р-в заселился в Люберцы к другу Б-ну.
Помню, как они впервые встретились после разлуки со светленькой на платформе «Ждановская»: она бросилась к нему — но, увидев его холодную мину, осеклась, перешла на шаг и скромно подошла, кивнула: «Здравствуй, Дима!»
В тот же вечер произошла история, при которой я не присутствовал, но о которой мне назавтра с восторгом доложили друзья. Как часто бывает в России, Дима, Миша и его мама Галина Семеновна засиделись на кухоньке в Люберцах за чаем. Галина Семеновна выспрашивала Димку, как ему дается учеба в новой орловской школе. Возможно, в ответ он несколько сгустил краски, рассказывая о почти поголовном пьянстве одноклассников и непроходимой тупости тамошних учителей. Даже наверняка сгустил, потому что за ним водилась страсть к поэтическим преувеличениям и актерским приукрашиваниям. Но, главное, каким оказался результат: в конце разговора Мишина мама безапелляционно заявила: «Никуда ты, Дима, от нас не уедешь, ни в какой Орел. Я позвоню твоим родителям, пусть привезут твои вещи и учебники. Будешь жить у нас, вместе с Мишкой ходить в школу, я договорюсь. — Галина Семеновна была учительницей и преподавала английский в люберецкой школе, где учился Мишка. — И станешь, — продолжила она, — снова в физматшколу ездить».
