Я еще застал и смутно помню керосиновые лавки (для ламп и примусов), а также заведения со странным названием КООП «Мерный лоскут», где продавали, я не знаю что, потому что никогда туда не заходил. А кое-какие специализированные лавки сохранились и до нынешних времен — такие, как «Педагогическая книга» на углу Кузнецкого Моста и улицы Чехова (теперь Большой Дмитровки) и «Военная книга» на Садовом, а также «Транспортная книга»
[4] в Питере на Пушкинской.
Но в детстве и юности наибольший интерес у нас, мальчишек, вызывали «Химические реактивы». Там можно было купить буквально всю имеющуюся в наличии таблицу Менделеева. Наверное, только цезия с полонием не имелось в продаже — да и то, мне кажется, если подружиться с милыми продавщицами, в конце месяца или квартала и ими можно было разжиться. Весело было заведено: с колбасой и зефиром перебои, зато с соляной кислотой — без проблем.
В седьмом классе нас с моим другом Димой и еще двоих парней, Кольку К-ва и Витьку Е-ва, охватила настоящая химическая страсть. Просто зуд какой-то! Притом нам было неинтересно, как порядочным отличникам или хотя бы хорошистам, писать на листочках разнообразные формулы и решать уравнения. Я эти химические формулы и задачи, кстати, как не понял тогда, так до сих пор испытываю к ним непреодолимое отвращение. Нет, формулы нас интересовали лишь постольку, поскольку отражали практику. Смешать — своими руками! — вещество А с веществом В и получить в итоге вещество С (желательно с выделением как можно большего количества звука и света) — вот что нас интересовало!
Опыты мы ставили прямо на улице или у меня дома. Как памятник глупости и беспечности на крышке моего письменного стола еще долго красовалась отметина, выжженная вскипевшей серной кислотой. Мы довольно быстро прошли в своих домашних лабораториях реакции окисления и нейтрализации, с кипением и расплескиванием разнообразных ядовитых жидкостей. Наступило время взрывов. Кто-то раздобыл рецепт взрывчатки.
Против ожиданий, ничего сложного в нем не оказалось. Присутствовали всего два компонента. Мы все-таки проявили элементарную осторожность и съездили в магазин «Химреактивы» дважды: сначала один купил вещество *ий (в нынешние времена отнюдь не шуточных взрывов позвольте я сохраню название в тайне). На следующий день, когда работала уже другая смена продавщиц, туда отправился я и отоварился *ой кислотой. Нас, правда, спрашивали тетеньки продавщицы, а на что нам *ий и тем паче *ая кислота? На что мы на голубом глазу врали: «Для кружка «Юный химик» — и так как до того мы зарекомендовали себя вдумчивыми покупателями цинковой стружки и раствора серной кислоты, нам в итоге опасные химикаты отпустили без проблем.
Затем наступила пора проб и ошибок. Я до сих пор слегка холодею, когда думаю, а что бы с нами, всеми четырьмя, произошло, если б мы совершили ошибку не в меньшую, а в большую сторону?
Вещество *ий мы строгали ножом, а потом перемешивали с *ой кислотой в нужной пропорции. Далее следовало чрезвычайно аккуратно заполнить спичечный коробок получившейся смесью.
В середине крышки прорезалось отверстие, и в него помещался запал: четыре-пять штук серных головок. Потом наступала пора эксперимента: чиркнуть по головкам, торчащим из середки крышки, и отбросить коробок как можно дальше от себя.
Слава богу, ума хватило экспериментировать со взрывчаткой не в квартире. Рядом с моим домом тогда был заброшенный песчаный карьер, заполненный то ли грунтовыми, то ли канализационными водами.
Первые три-четыре опыта оказались неудачными: коробок отлетал, но не взрывался. Мы приуныли, но самый упорный среди нас, Коля К-в, продолжал экспериментировать и всякий раз производил работу над ошибками. И вот в один прекрасный день, когда мы уже ничего не ждали, — вдруг бабахнуло! Слава богу, не в руках. Слава богу, не когда кто-то наклонился над невзорвавшимся снарядом. Нет, бабахнуло ровно тогда, когда должно, когда коробок из рук одного из нас взмыл вверх и достиг высшей точки своей траектории. Бахнуло мощно: сначала появился ярчайший свет в небе, а через долю секунды, раздался оглушительный взрыв.
А потом — мы еще несколько раз повторили опыт, все происходило удачно, и нам вдруг наскучило. Ничего сравнимого с эффектом взрыва нам достичь не удалось. Ничем новым мы не заинтересовались. Поэтому мы с Димой потихоньку отпали от самодеятельного химкружка. А Колька с Витькой так увлеклись, что после восьмого класса дружно поступили в химический техникум, а потом, как я слышал, стали учиться в институте соответствующего профиля. Было соблазнительно написать в духе романов, что один стал великим ученым-химиком, а второй подрядился изготавливать взрывчатку для террористов и его пленили во время спецоперации, — но врать не буду. Жизнь неизменно оказывается сложней, богаче и непредсказуемей, чем книжные схемы. Витя, как я слышал, сейчас возглавляет небольшое туристическое агентство, а Колька работает в НИИ, который не имеет никакого отношения к химии.
Журнал «Кругозор»
Для двух поколений, следующих за нами, слово «вертушка» означало нечто совсем другое, чем для меня и моих друзей. Те, кто побывал в Афганистане или Чечне, участвовал в войнах, этим словом звали вертолет. Но для нас вертушкой был проигрыватель виниловых дисков. Давным-давно, когда еще не существовало айпэдов и айфонов, мобильников и планшетников, музыку проигрывали с помощью этого устройства. Оно пока не вымерло окончательно. Оно не забыто — но осталось, как самовар или раритетный ретромобиль. Как действующий экспонат домашнего музея меломана, шутка или прикол. Приятно, черт возьми, пригласить друзей (с седыми, как у тебя, висками) и поставить пластиночку с характерным похрустыванием. И гости, снедаемые той же ностальгией, наперебой припомнят, как именно на таком проигрывателе они впервые услышали «Deep Purple in Rock», «White Album» или «По волне моей памяти».
Да, вертушек мало, но они хотя бы есть. А вот чего я не встречал давным-давно — гибких, обычно синего цвета, маленьких пластинок — две песни на одной стороне, две на противоположной. Они были обыденными в семидесятых и напрочь сгинули нынче.
В ту пору издавалось также два журнала, в которых, кроме текстов, печатались грампластинки: взрослый — «Кругозор» и детский — «Колобок». «Кругозор» в лучшие времена издавался тиражом полмиллиона экземпляров, и в каждом из его номеров было аж шесть гибких мини-пластинок. Большей частью на них записывали всякую ерунду вроде: голоса комсомольцев разных поколений, или: звучит рояль в мемориальном клинском Доме Чайковского. Но хотя бы одну сторону из двенадцати делали забойной, иначе кто бы стал тот «Кругозор» покупать! То Джорджа Харриссона запись дадут, то Рэя Чарльза, то ансамбля «Цветы».
Помню, шел я однажды из поликлиники — Советская армия с четырнадцатилетнего возраста готовила нас к служению. Мы должны были уметь стрелять из винтовки и автомата и не иметь очевидных болезней. На медосмотры мальчишек таскали каждый год. И вот, помню, возвращаюсь я из очередного похода по врачам. Осень, золотые клены, молодые девятиэтажки — и откуда-то несется веселая, забойная мелодия. Я поднимаю глаза и вижу: распахнута створка окна на седьмом этаже, выставлен проигрыватель. Кто-то — наверно, такого же возраста, как я, — решил поделиться с микрорайоном своей радостью. Колонка наяривает, разносит по окрестностям:
