Ева, полуоткрыв рот, завороженно слушала Иву.
– …а потом ты стала говорить о Данииле Михайловском и о том, что ты вышла бы за него замуж. Ты сказала, что тебе наплевать, сколько ему лет и как он выглядит… Тебе, видите ли, захотелось «сходить замуж»! – передразнила она. – Ты была абсолютно уверена в том, что никто перед тобой не устоит!
– Ива, Ива… – пробормотала Ева, держась за голову. – Ты все не так поняла, как-то извращенно, неправильно… Я же вовсе не такая, как ты говоришь! А Шурку я люблю так, что… Ох, да я за нее умереть могу! И зачем ты решила познакомить меня с Михайловским, я не понимаю?..
– Затем, чтобы он поставил тебя на место – вот зачем! – сурово повторила Ива. – Я была больше чем уверена, что он крылышки тебе обломает… И что ты, наконец, поймешь, какая ты самоуверенная дрянь. Я была больше чем уверена! – закричала она.
– А он…
– А он взял да и женился на тебе! И все вышло так, как ты и хотела! Мы столько лет были с ним вместе, и он всю дорогу твердил мне, что жениться не собирается, что ему хорошо и так – а потом взял и женился – на тебе! И месяца не прошло!
– Но это ужасно… – тихо произнесла Ева. – Ты решила познакомить меня со своим любовником – сама, заметь, сама! – а теперь обвиняешь меня во всех смертных грехах…
– А может, я его проверить заодно захотела? – улыбнулась Ива. – Такой ли он неприступный, каким хотел казаться?..
– Ну и что, получилось?
– Он женился на тебе, – повторила Ива и прикрыла глаза. – Он взял и, практически не раздумывая, сделал тебя своей женой. Когда я столько лет рядом с ним…
– Почему ты мне сразу не сказала об этом? Послушай, Ива, если бы ты на следующий же день после того, как познакомила меня с Даниилом, рассказала бы обо всем этом, я бы его на пушечный выстрел к себе не подпустила!
– Я не уверена… – надменно сказала Ива и снова широко открыла глаза. – И дело не только в этом. Он предал меня. Он предал меня сразу же, как только увидел тебя! Ох, я не понимаю этих мужчин – что они в тебе находят?! Неужели не видят, насколько ты ужасна, порочна, какая ты пошлая?.. Почему весь мир сходит с ума от таких, как ты?!.
– Да кто еще от меня с ума сходит, не понимаю?.. – со страхом спросила Ева.
– Толик Прахов – вот кто! – сурово произнесла Ива.
– Толик? Но…
– Только не говори, что ты ничего не замечала! – сурово продолжила Ива. – Он же жить без тебя не может, об одной тебе думает…
Некоторое время Ева молчала. Потом не выдержала:
– А зачем ты мне все это говоришь, Ива? Чего добиваешься?
– Я? Я хочу, чтобы ты хоть раз взглянула на себя со стороны. Оценила себя, так сказать…
– А ты? Ты себя когда-нибудь оценивала? – неожиданно рассвирепела Ева. – Чучело гороховое! Вместо того чтобы поработать над собой, только сидела и обиду свою копила!
– Кто чучело? Я чучело? – побледнела Ива.
– Ты! Красивая женщина, между прочим, а вырядится черт знает во что… И потом обижается, что никто на нее внимания не обращает! Ты… ты ханжа! Ханжа и лицемерка! Фарисейка… Ты сама предала Даниила! Ты…
– Я его любила, по крайней мере! А ты – никогда! – с торжеством сказала Ива. – Никогда!
Она рукой смахнула со стола Михайловского ворох бумаг и твердой походкой вышла из дома. У Евы было непреодолимое желание догнать Иву и вцепиться той в волосы. Но вместо этого она почему-то села на пол и принялась с мрачным видом собирать разбросанные бумаги.
«Даниил, скотина… Ох, почему ты не рассказал мне об Иве, не предупредил меня обо всем! Ты ужасный человек. Ты у-жас-ный человек! И я тебя ненавижу…» Еву даже затрясло, когда она стала думать о муже – до того она его ненавидела.
– Ты плохой. Ты очень плохой… – забормотала она уже вслух, словно маленькая, обиженная девочка. – Так тебе и надо! Мне тебя не жалко – ни капельки… И я тебя не любила, я тебя, правда, никогда не любила!
Она ругала мужа, но глаза ее уже машинально читали строчки на бумажном листе.
«Есть в истории фигуры, которые сами просятся в поэму или роман, искусство не может не возвращаться к ним, несмотря на противоречивые оценки их… Таковы, например, Александр Македонский. Наполеон. Жанна д’ Арк. И Александр Колчак.
А.И. Куприн написал после расстрела адмирала: «Лучший сын России погиб страшной, насильственной смертью. Великая душа – твердая, чистая и любящая – испытала, прежде чем расстаться с телом, те крестные муки, о которых даже догадываться не смеет человек, не отмеченный Богом для высшего самоотречения… Будет ли для нас священно то место, где навсегда смежились эти суровые и страдальческие глаза с их взглядом смертельно раненного орла? Или – притерпевшиеся к запаху крови, все равно, будь это даже кровь великомученика, равнодушные ко всему на свете, кроме собственного сна и пищеварения, трусливые, растерянные и неблагодарные – мы совсем утратили способность благоговеть перед подвигом?.. И расчетливо поклоняемся только перед успехом, сулящим нам еду и покой?»
Куприн считал походы Восточной армии, созданной Колчаком, не менее поразительными, чем, например, блестящие походы Суворова. К поражению Колчака привели не его личные качества, а разложение тыла, эгоистическое малодушие его окружения. Когда Колчак принимал звание Верховного правителя, он знал, что идет на Голгофу. Знал, что впереди его ждет поражение, смерть, проклятия и поношения – но отступить не мог. Колчак был единственным человеком, способности которого отвечали задачам насущного момента – немудрено, что новую должность предложили именно ему. Адмиралу никогда не свойственно было уходить от ответственности: он согласился».
Ева взяла в руки другую страницу. Вероятно, это были те самые материалы, которые Михайловский собирал для своего романа о Колчаке, уже написанного и изданного.
«…в окружении у Колчака были верные люди, которым он мог поручить важное секретное задание – сделать захоронение золота в Сибири на случай поражения и отступления, с надеждой на возвращение – как плату за вооружение и провизию. Целый эшелон прятать бессмысленно, а вот два-три вагона – вполне целесообразно. Все бывшие белогвардейские офицеры в своих мемуарах утверждают, что получить разрешение Колчака воспользоваться золотом в личных целях было невозможно. Вся армия знала об исключительной личной честности и бескорыстии адмирала. Он мог сбежать и уйти через границу в Маньчжурию, когда его десять дней везли со штабом повстанцев большевики, но он никуда не сбежал, он выполнил закон моря – «капитан последним покидает свой корабль», ведь Колчак был прежде всего моряком…»
Ева перевернула еще страницу. Потом еще. Но разгадки не было, не было ничего такого, что могло ей сейчас помочь. Ни одной подсказки – где надо было теперь искать ее мужа, Даниила Михайловского.
– Искать… – с горечью повторила она вслух. – Зачем мне искать его?
И тут она с удивлением обнаружила, что плачет, что слезы ее капают на мелованную бумагу и расплываются на ней прозрачными островками.
