– Алиханов, пляши! Твоя Сонечка будет у нас на благотворительном балу. Я узнавал – в нем участвует гимназия Каретиной.
– Врешь! – побледнел Митя.
– Ей-богу!
В самом деле, Александровское училище время от времени устраивало балы, и на них приглашались ученицы старших классов московских гимназий. Эти балы всегда пользовались большим успехом у девиц. Ну как же – юнкера и офицеры, в военной форме, подтянутые и мужественные… Штатские такого впечатления не производили. Кроме того, юнкеров учил танцам сам Манохин, выступавший когда-то в Большом театре, и почти все они были превосходными танцорами.
Митя ждал этого дня не просто с волнением, а с какой-то внутренней дрожью – так он хотел увидеть Соню.
В субботу перед тем Митя вышел в город в первый раз после болезни. Стояли морозы, на перекрестках улиц по распоряжению градоначальника жгли костры для обогрева прохожих.
Митя остановился перед одним из них, протянул к огню ладони. Дрова горели в цилиндрических решетках из железных прутьев. Эти дрова поставляли соседние домохозяева, иногда их сбрасывали с проезжающих мимо возов.
Неподалеку стоял заиндевевший величественный городовой, следил за порядком. У костра с другой стороны грелся бродяжка в рваной одежде, у ног его дрожала тощая ободранная собака с поджатым хвостом. Иногда у костра ненадолго останавливались прохожие, чтобы погреться.
«Как странно… Пройдет всего несколько дней, и я ее увижу. А если она не придет? Господи, сделай так, чтобы она пришла!»
На город медленно спускались фиолетовые сумерки.
– Господа, купите газету! Сенсационная история – ревнивая жена обливает свою соперницу серной кислотой! Жуткие подробности семейной драмы, от которой стынет кровь в жилах!.. – кричал на углу разносчик газет.
Митя постоял еще немного у костра и вернулся в казармы. Гулять ему совершенно расхотелось, он думал только о Соне, о том, увидит он ее или нет.
…Сначала он не понял, что это она. В белом платье на голубом чехле, с широким атласным бантом, завязанным сзади на талии, с румянцем на скулах и серьезным, тревожным взглядом, который метался из стороны в сторону. Но это была она, Соня. «Неужели меня ищет?..»
Митя пробился к ней через толпу.
– Барышня, вы танцуете кадриль? – склонился перед ней прапорщик из первой роты.
– Нет, я занята, – рассеянно ответила она и вдруг увидела Митю. Вспыхнула вся. – Вы!
Они отошли в сторону, встали за колонну.
Первые мгновения Митя не мог произнести ни слова.
– Наконец-то.
– Митя!..
– Послушайте, Соня, мне надо многое вам сказать, – стараясь сохранять на лице спокойствие, произнес он. – Вы должны знать…
– Погодите, здесь очень шумно! – Она подхватила его за руку, повлекла за собой. Они выскользнули из зала. К счастью, в коридоре никого из старших не было.
– Куда? – Митя пытался остановить ее.
– Сюда! – Она потащила его в зимний сад, расположившийся на небольшом застекленном балконе.
– Соня, если нас здесь застанут, и у вас, и у меня будут большие неприятности… – начал Митя, задыхаясь.
Они спрятались за раскидистую пальму, надежно скрывшую их своими широкими листьями.
– А разве вам не все равно? – шепотом спросила Соня.
Митя посмотрел на нее. А потом кивнул.
Она была близко, совсем рядом. От ее волос едва слышно пахло «виолетт-де-парм».
– Митя, помните, вы провожали меня на вокзале? – улыбаясь, спросила Соня. – Помните? А как вы катали меня в лодке?
Из зала доносилась музыка. Мимо, шурша юбкой, прошла полная дама в пенсне.
– Тс-с… Это наша классная дама! – едва слышно прошептала Соня, невольно пригнув голову. – Мы ее зовем Мухой. Она вечно жужжит какие-то нотации…
– Соня, я люблю вас, – одними губами произнес Митя.
Соня беззвучно ахнула и сделала шаг назад.
– Если вам это неприятно слышать, то я больше ни одного слова…
– Нет! – Она протянула к нему руки. – Митя, на самом деле я тоже…
Она замолчала.
– Что тоже? – не слыша собственного голоса, спросил он. Происходящее ничем не напоминало его прошлые романы, в нем не было ничего легкого, веселого, во всем этом была тяжесть, которая расплющивала его всего. Некая невидимая сила…
– Я люблю вас! – сказала Соня и улыбнулась.
Митя медленно взял девушку за руку, прижал ее ладонь к своей груди.
– Как у вас бьется сердце… – восхищенно и испуганно произнесла Соня.
– Соня, у меня нет никого дороже, чем вы. Вы самая прекрасная, самая красивая девушка на свете… Господи, какие банальные слова! – рассердился Митя. – Нет, я, наверное, не в силах передать, какие чувства вы во мне вызываете, Сонечка. Вы – моя жизнь… – выдохнул он.
Каким-то образом их лица оказались рядом, Соня закрыла глаза… Они поцеловались – Митя даже не понял, слишком быстро или слишком долго длился этот поцелуй.
– Послушайте, Сонечка… Я могу надеяться, что когда-нибудь (вероятно, это произойдет не скоро) я смогу прийти к вашему отцу, Петру Глебовичу, и попросить у него вашей руки? Знаете, мне будет в сто раз легче жить, если я буду знать, что этот день когда-нибудь наступит…
– Да! – не раздумывая, ответила Соня. Глаза ее блестели в полутьме.
Митя снова обнял ее – даже не обнял, а сгреб в охапку, поскольку острота момента сделала его неуклюжим.
– Только не обещайте мне ничего! – счастливо пробормотала Соня, уткнувшись ему лицом в плечо. – Я слышала, мужчины часто не сдерживают своих обещаний… Митенька, если ты передумаешь, я никогда не упрекну тебя.
– «Ты»?
– Да, ты…
– И ты! – Он поцеловал ее в нос. – Ты, ты, ты…
– Послушай, Митя… – нерешительно произнесла она.
– Что?
– Приходи к нам в следующую субботу, я представлю тебя родителям! Да, точно. Как все просто… Придешь?
– Обязательно! – согласился Митя. – Надеюсь, Петр Глебович не выставит меня за порог…
– Ну что ты! – неуверенно пробормотала Соня.
Они стояли, прижавшись друг к другу, и ни за что не хотели расцеплять рук. Лишь только то обстоятельство, что их могли застать в любой момент, заставило Соню и Митю покинуть это место.
– Сначала иди ты, а потом я…
В зале, среди света и музыки, они снова встретились.
Вальс, мазурка, венгерка, испанка, полька… Нестерпимо блестел натертый пол, кружились пары, улыбались разгоряченные лица.
Мелькнул в толпе Макс Эрден в обнимку с какой-то толстой гимназисткой, лихо кивнул Мите с Соней, а потом умчался дальше.
