– Что, Митя? – ласково спросила она. Ее голос, глуховатый, мягкий, заставлял сердце биться сильнее.
– Вы необыкновенная девушка. Я таких еще не встречал, – собравшись с силами, мужественно продолжил он. – И это ужасно, что вы уезжаете…
– Мы еще встретимся, Митя, – сказала Соня. И это был не вопрос, это было утверждение.
– Да, обязательно! – Митя покосился на англичанку – но та как ни в чем не бывало продолжала слушать оркестр. – В Москве. Или следующим летом, здесь же…
– Да, здесь! – подхватила Соня, и ее глаза заблестели сильнее. У нее были удивительные темно-зеленые глаза – Нина, как-то встретившаяся с Соней, нашла их мрачными, совсем неподходящими для юной девушки, но Митя был категорически не согласен с сестрой. В глазах Сони заключалась тайна – такая, которую за всю жизнь не разгадать. Собственно, и разгадать ее невозможно, да и не нужно – достаточно удивления и восхищения, которые эта тайна вызывает.
Издалека донесся паровозный гудок. Мисс Вернель, вздрогнув, сказала что-то по-английски. Соня быстро ответила ей, потом повернулась к Мите:
– Пора… Передавайте привет вашей сестре и вашему другу, Максу.
Мисс Вернель снова что-то сказала по-английски.
– Мисс Вернель тоже передает привет Максу.
– Да-да, конечно…
Митя, находясь в крайнем смятении и растерянности, проводил Соню с гувернанткой до поезда, помог им сесть в вагон.
Так худо ему еще никогда не было – словно хирургическим ножом без всякого наркоза отрезали большой кусок от души. И, что самое обидное, только сейчас Мите стало понятно, что для него значит эта девушка.
Соня, сидя уже в купе, за толстым мутным стеклом, растерянно улыбнулась.
– Прощайте, Соня, – сказал он, зная, что девушка его не слышит. Потом, повинуясь какому-то внезапному порыву, прижался пальцами к вагонному стеклу, к которому с другой стороны была прислонена ее ладонь.
Раздался гудок, и поезд, тяжело громыхнув, сдвинулся с места. Несколько мгновений Митя шел, не отрывая руки от окна.
Потом постепенно поезд набрал скорость и быстро помчался вперед.
Митя остался на месте, смотря ему вслед – он был в таком состоянии, что не слышал, как за оградой надрывается оркестр.
«Мне все равно, что будет, – неожиданно пришла мысль. – Мне все равно… Что бы ни говорили люди, каких ужасов ни пророчили – я не отступлюсь. И пусть папаша ее хоть трижды богат и знаменит – тоже плевать. Она мне нужна, только она одна, и даже если придется умереть ради этого, я умру. И даже если я буду счастлив всего один лишь день…»
Он вернулся на дачу к сестре.
– Митя, что случилось? – встревожилась Нина. – На тебе лица нет…
– Ничего. Все в порядке. Макс!
– Что?
– Рита Вернель передает тебе привет.
* * *
Личико – бледное, словно светящееся изнутри, на скулах – нежнейший матовый румянец, прозрачные глаза – словно живые, темные мягкие кудри…
Ева пыталась сделать своего «Принца» смешным, но тот против ее воли выходил печально-прекрасным. Была, конечно, некая ирония в уголках его губ и издевка – в чрезмерной длине ресниц и чуть вывернутых ноздрях, но не более. Даже наоборот, таким он выглядел еще прекраснее, еще живее.
Тщетно Ева пыталась исправить свои ошибки, но потом плюнула на все (сколько можно возиться с одной куклой! Слишком много чести для Ярика!) и принялась кроить костюм. Работа подходила к завершающей стадии.
Так они и жили с Михайловским – тот в одной из комнат работал над своим романом, а она в другой – творила кукол.
Хозяйством, как и в бытность Михайловского холостяком, занималась все та же почтенная пожилая тетенька из ближайшей деревни, которой не хватало ее учительской пенсии.
В один из осенних скучных дней, когда бабье лето уже закончилось, а до настоящих холодов было еще далеко, в пересменке нудных, затяжных дождей пришел к ним Толя Прахов. В последнее время он заглядывал к Михайловским часто, словно его магнитом туда тянуло.
– Добрый день, Ева… Все работаешь? – Он оставил мокрый зонтик у дверей, снял с себя болоньевый плащ.
– Здравствуй, Толик… Да, как видишь!
– У меня есть несколько антикварных кукол, середина девятнадцатого века. А также расходятся очень хорошо, между прочим. Моя лавка в одном из переулков Арбата – ты, Ева, как-нибудь загляни туда. Это интересно.
– Ладно, Толик… – Ева на широком столе усердно кромсала черный атлас на отделку костюма «Принца».
Ее новый родственник сел в плетеное кресло у окна, сложил на коленях руки. «Какой-то у Даньки странный братец… – покосилась Ева на гостя. – Вроде не старый, а выглядит как старик – почти ровесником своей матери, Веры Ивановны! Сколько же ему лет?.. А, Даниил говорил – на год его младше… Значит, Толику всего тридцать восемь!»
– Как тебе семейная жизнь? Не ругаетесь?
– Бывает… – засмеялась она, одним движением сбрасывая на пол обрезки ткани, и принялась строчить на швейной машинке. – И всегда – из-за какой-нибудь ерунды! Но ничего, потом очень быстро миримся.
– Да, медовый месяц… – кисло улыбнулся Прахов и пригладил ладонью торчащие над залысинами волосы. – Я бы на месте Даниила не стал на тебя обижаться.
– Да он и не обижается!
Ева вывернула ткань на лицевую сторону, сколола детали булавками – все быстро, стремительно, почти неуловимо! – принялась строчить лацканы.
– Боже, да это курточка… – поразился Прахов.
– Не курточка, а фрак. Должен же мой «Принц» быть во что-то одет!
– Твой принц… – с улыбкой повторил тот. – Ты сама как принцесса. У меня есть одна дивная гравюра восемнадцатого века. Неизвестный художник – но техника исполнения, игра красок! Девушка на тебя очень похожа. Я тебе подарю.
– Господи, Толик, ты и так нам много всего на свадьбу подарил! – отмахнулась Ева.
– Есть женщины, для которых ничего не жалко.
– Ты обо мне? Спасибо! Но лучше б ты женился и своей жене делал подарки… – Ева на правах родственницы позволяла себе быть бесцеремонной. – Ты был когда-нибудь женат?
– Нет.
– Бедняжка! – усмехнулась Ева. – Слушай, а как тебе Ива? Она, кстати, обещала сегодня ко мне зайти…
– Ива? А что – Ива?..
– Тоже одинокая. Очень порядочная. Не уродина. Что тебе еще надо?
– Мне надо очень много, – задумчиво произнес Прахов, медленно скользя по Еве взглядом. – Мне не нужна, как ты выражаешься, «не уродина». Это вроде как – «ни рыба ни мясо». Мне нужна красавица. От которой бы голова кружилась… И в которой был бы огонь. Вот ты – огонь. Кто ты по гороскопу?
– Толя, я в эту чепуху не верю. Ты мужик, и ты тем более не должен верить в гороскопы! – категорично заявила Ева.
