– Ни капельки, Варенька! – усмехнувшись, ответил он ей. – А что, лично тебя что-то не устраивает во мне?
– Может быть... – загадочно ответила та. – Хочешь, я Лапшенникова из десятого «Б» брошу и буду с тобой гулять?
– Во как... – он сделал вид, что несказанно удивлен ее словами. – А чем тебе Лапшенников не угодил?
– Ты – зануда, – сказала в ответ Варька. – Слушай, у тебя лопатки не чешутся, нет? А то на них крылышки должны уже вырасти...
Сергей решил, что Варька просто прикалывается. Испытывает его на прочность. Она была очень красивой и яркой девицей – и ее, наверное, бесило, что он не поддался ее чарам.
К концу школы Сергей понял, что только Роза волнует его. Как ни странно, они довольно часто общались с ней, болтали – но только как старые приятели. Наверное, оттого, что знали друг друга с самого рождения, так и не смогли перейти невидимую грань между любовью и дружбой.
Однажды он заметил, что есть еще один человек, который тайком, неявно, следит за Розой. За егоРозой.
Алик Милютин.
Блондинистый красавчик, будущая гроза морей.
«Милютин, скотина, глаза вырву» – послал ему записку Сергей. Его бесило то, как Алик завороженно смотрит на Розу.
Алик получил записку через десятые руки, прочитал ее (дело было среди урока) и повернулся к Сергею.
Сергея поразило, что Алик вот так сразу все понял – кто послал эту записку, почему... Может быть, потому, что теперь они были вроде как два брата-близнеца, с одинаковыми желаниями?.. Их взгляды скрестились, потом сошлись на Розе, потом снова скрестились. Все и так ясно, без слов.
А потом, через несколько дней, на перемене, Сергей проходил мимо Алика. Тот читал книжку, на развороте был нарисован парусник – наверняка что-то про морские приключения...
Не надо было с ним заговаривать, не надо, но Сергей не выдержал, обронил презрительно-высокомерно:
– Глупый ты, Милютин. Никакого у тебя реализма! Неужели ты думаешь, что сегодня в этой профессии есть хоть капля романтики?
Алик поднял на него тяжелый взгляд и спросил с откровенной неприязнью:
– Что т-ты хочешь этим сказать, Козырев?
– А то, что в нынешнее время тебе не придется открывать новые земли и воевать с пиратами... Будешь плавать на сухогрузе – возить апельсины или там уголь и потихоньку подторговывать контрабандой. Скука!
– Что за чушь ты говоришь, Козырев? К-какая еще контрабанда? – Голос Алика плавился от ненависти.
Варька, которая находилась поблизости, моментально повисла на Сергее.
– Мальчики, не надо... – жалобно сказала она, но Сергей осторожно отодвинул ее в сторону.
– С-котина... – прошептал Алик, глядя на Сергея в упор.
Это было и оскорбление, и прямой намек на ту самую записку, которую Сергей послал ему недавно.
– Сам скотина! – заорал Козырев и швырнул в Алика стул. Тяжелый школьный стул с железными ножками, который мог убить на месте любого.
Но Алик ловко подхватил стул за ножки, даже не пошатнувшись. Поставил стул на пол.
И, хотя бешенство еще клокотало в груди Сергея, он вдруг понял, что бесполезно сейчас затевать драку с Аликом, что первый раунд он, Сергей, уже проиграл.
Еще через несколько дней Варвара сказала ему, словно мимоходом:
– Сережка, ты в курсе? Розка с Милютиным встречается!
– Что? – похолодел он.
– Я тебе клянусь! Он каждый день ее до дома провожает... А ты думал, где она пропадает?
– Ты врешь... Я ни разу их не видел!
– Правильно... – вздохнула Варвара. – Они ж не дураки, не по короткой дороге идут, по которой мы все время ходим. Они вдоль речки гуляют! Хочешь, проверь...
– Зачем?
– Ну, не знаю... Мне показалось, что ты Милютина недолюбливаешь, и все такое...
Варька выбрала самое глупое слово – «недолюбливаешь». Да что там недолюбливаешь – Сергей лютой ненавистью ненавидел Алика.
Но показать этого он никак не мог, поскольку тогда возникал резонный вопрос – а за что он так ненавидит Алика?
Роза – кремовый бутон с плотно сомкнутыми лепестками, Роза – солнечный свет, Роза – нежное тепло уходящего лета, Роза – обещание вечного счастья...
Ни разу, ни одного раза Сергей не позволил себе проверить Варькины слова. Ах, они ходят вдоль речки? Что ж, тогда ноги его в тех краях не будет! Пусть ходят, пусть делают что угодно...
Он сам виноват. Надо было раньше принимать какие-то меры, надо было первым подойти к Розе – раньше Милютина! У него была целая жизнь, много лет, бессчетное число поводов сделать ее своей, ведь жили они всегда рядом, в одном и том же доме!
Сергей это отчетливо понимал и потому даже с отцом не стал обсуждать все это, не стал говорить Виктору Петровичу, что любит Розу.
Он, Сергей Козырев, дурак и лопух. Даром что отличник и староста класса...
Однажды, в конце мая, он все-таки столкнулся с Розой (Милютин уехал по какой-то надобности на пару дней в Москву). Поговорили о предстоящих экзаменах, о том, что каждый собирается делать дальше... Потом Сергей не выдержал и все-таки сказал:
– Ты, Роза, совсем нас с Варькой бросила!
Она подняла на него свои странные, прекрасные глаза и вдруг спросила:
– А ты что, ревнуешь?
– Делать мне нечего! – возмутился он.
Потом были экзамены, и Сергей на какое-то время отвлекся. В конце концов, он не мог провалить их, не мог огорчить отца!
А после экзаменов, двадцать шестого, был выпускной. Казалось бы, что за событие – выпускной вечер в маленькой пригородной школе в те убогие и бедные времена... Но все стояли словно на ушах!
Девчонки, конечно, шили себе платья или доставали их где-то.
С ребятами было проще – мужские костюмы особым дефицитом не были. Сергею свой костюм дал напрокат отец. Костюм и галстук. За туфлями мать ездила специально в Москву, в центральный универмаг.
На Варьке было потрясающее джинсовое платье, расшитое блестками и камешками, туфли на шпильках. Марь Васильна, директриса, когда увидела ее, только руками всплеснула:
– Маркелова, ты у нас сегодня просто звезда!
Роза была одета проще – в такое узкое, чуть расклешенное книзу темно-синее платье, очень простое. Черные туфельки-лодочки. Длинные красные бусы на шее. И все.
Когда Сергей увидел ее (все еще только собирались перед зданием школы, во дворе), то почувствовал себя окончательно побежденным. Он не видел ни Варьки в ее роскошном платье, ни Светки Курдюмой в золотом шифоновом сарафане, ни Листвицкой в бледно-зеленом открытом платьице, отчетливо напоминающем комбинацию, ни других... Никого и ничего для него не существовало.
