– Дикарь! – укоризненно вздохнула Лиза. Достала маленькую записную книжку. – Вот слушай, специально для тебя выписала из одной статьи... «Перформанс – это события, действия, процессы, где автор использует свое тело и тела своих коллег, костюмы, вещи и окружение, придавая каждой позе, жесту, положению в пространстве, контактам с предметами и средой – символико-ритуальный характер». В общем, это некое художественное действо, вот что это такое...
– Минутку... – пораженно прошептал Неволин. – Твой Куракин стриптиз, что ли, будет показывать?
Лиза не выдержала и прыснула:
– Стриптиз... – сквозь смех повторила она. – Костя, ты неподражаем!
На сцену вышел Роберт Куракин – в мешковатых джинсах и потертом бархатном пиджаке. Неволин снова почувствовал, как в нем поднимается ревность, и едва сдержался от язвительного замечания.
– Рассвет. Бессонница, ты победила! Рассвет... Ты до утра меня водила по коридорам темным и пустым... – начал он заунывно-протяжно. – Бессонница! Открой мне дверь! – угрожающе возвысил он голос. – Воет зверь, рассвета чуя неизбежность...
Саксофонист принялся на своем инструменте подражать волчьему вою, отчего у Неволина побежали по спине мурашки.
На сцену медленно выползла на четвереньках бритая налысо девица в каком-то рубище.
– Люся Чигис, очень талантливая девочка, – шепотом сообщила Лиза. – Художница.
– Угу, – сказал Неволин, совершенно не понимая, почему художница ползает по сцене. Потом догадался – Люся изображает то ли этого самого зверя, который чует неизбежность рассвета, то ли бессонницу, которую хочет усмирить Куракин.
– ...отверженные души покоя ищут, но вовек его им не найти. О, слаб ты, человек! Меня послушай лучше...
На сцену вышел новый персонаж, таща школьную доску. Люся Чигис, до того бесполезно метавшаяся по сцене, подскочила к доске и принялась рисовать на ней мелом какие-то причудливые знаки.
Неволин, увлеченный происходящим, даже забыл про свое пиво.
– ...найди разгадку, разгадку ты найди, о человек! Найди вопрос и подбери ответ!.. – сурово потребовал Куракин.
Люся уже, видимо, была не бессонницей, не зверем, а тем самым человеком, призванным найти некую разгадку.
– Я наравне с другими хочу тебе служить, от ревности сухими губами ворожить! – методично зачастил Куракин уже другим голосом. – Не утоляет слово мне пересохших уст, и без тебя мне снова дремучий воздух пуст! Вернись ко мне скорее: мне страшно без тебя, я никогда сильнее не чувствовал тебя, и все, чего хочу я, я вижу наяву, я больше не ревную, но я тебя зову!!!
Саксофонист издал на своем инструменте резкий, похожий на лошадиное ржание звук.
В зале захлопали, и Лиза тоже.
– Чудесно, правда? – толкнула она локтем Неволина. – Я же говорила, Роберт – гений! Нет, ты скажи, Костя, – тебе нравится?
– Ничего так... – благосклонно кивнул Неволин. – Только я не понял, причем тут Мандельштам?..
– Какой еще Мандельштам? – удивилась Лиза.
– Осип. Осип Мандельштам. Это ж его стихи – ну, то, что он прочитал в конце... «Я наравне с другими хочу тебе служить!»
– А ну тебя! – сердито сказала Лиза. – Тебе не угодишь. Ты настоящий дикарь, Костя.
– Ага, а твой Куракин – плагиатор, – ехидно заметил Неволин. – Мог бы какого-нибудь другого автора взять, менее известного.
– Да ну тебя... – с раздражением повторила она. – Ну ладно, использовали они чужое стихотворение... наверное, это у ребят замысел был такой! Пойми, это же перформанс! В нем возможно все...
Неволин благоразумно промолчал. Что правда, то правда – в перформансах он еще слабо разбирался.
Потом в ритуально-символическое действо вступили зрители. Куракин предлагал им назвать тему, а сам читал на эту тему белые стихи. Саксофонист играл, Люся Чигис металась по сцене, товарищ, принесший школьную доску, просто сидел в углу в позе лотоса.
Все это было довольно забавно, но Неволин не мог простить Куракину Мандельштама.
– Нет, он мог использовать в своем спектакле чужие стихи, но должен был упомянуть, кому они принадлежат... – прошептал он Лизе.
– Неволин, ты зануда! – рассердилась она. – Роберт – талант.
– А по-моему, он просто выпендривается...
Они вернулись домой в состоянии легкой ссоры.
– ...нет, ты признайся, что ничего не понимаешь в искусстве! – отчитывала Лиза Неволина.
– Ладно, признаюсь, – легко согласился он. – Я не понимаю всех этих театрально-поэтических условностей, манерных поз, этого пафоса... Возможно, Куракин и способный человек, но почему он ведет себя так, как будто он самый настоящий гений?..
– Он ведет себя как князь. Он – князь.
– Бред какой-то... Князь в рваных джинсах!
– Ему не нужна оболочка, потому что он не форма, он – содержание!
Неволин разозлился:
– Лизка, твоя любовь к эксклюзиву не доведет тебя до добра!
– А ты обычный мещанин! – сердито засмеялась Лиза.
– Кто? – удивился Неволин.
– Мещанин. Из тех, которые раньше семь слоников на комод ставили и накрывали подушки кружевными накидками... Я, когда с тобой встретилась, была о тебе более высокого мнения. Думала – конструктор, военной авиацией занимается, такой особенный... – Лиза фыркнула и ушла в другую комнату.
Они и раньше ссорились, но как-то легко, беззлобно... «Все из-за этого Куракина, будь он трижды неладен!» – с досадой подумал Неволин.
– «Вернись ко мне скорее, мне страшно без тебя, я никогда сильнее не чувствовал тебя, и все, чего хочу я, я вижу наяву, я больше не ревную, но я тебя зову!» – тихо произнес он вслух.
Но, странным образом, эти мандельштамовские строчки относились вовсе не к Лизе и не к Роберту Куракину.
Существовала еще одна женщина, у которой был муж, дочь и вообще – своя жизнь, которая к Неволину не имела никакого отношения. Случайная встреча свела их на время, оставив только воспоминания. Лучи солнца лились сквозь решетчатое окно... На нее и на него. И еще – остался в памяти запах сломанных цветов.
Женщину звали Розой.
– Костя, сварить тебе кофе? – крикнула Лиза как ни в чем не бывало.
– Что? А, нет, спасибо...
Неволин походил по комнате, включил музыкальный центр.
«Онли ю-ю-у-у...» – заливался на одном из радиоканалов сладкоголосый, давно уже мертвый Элвис Пресли. «Только ты» – вот о чем он пел.
«Ты, Неволин, прожил пустую и никчемную жизнь. Ты никого не смог сделать счастливым. Ты даже с сыном не можешь найти общего языка! У тебя только работа и есть... И вот ты снова пытаешься начать жизнь с чистого листа. Собрался жениться на замечательной, прекрасной девушке, а сам думаешь о другой. О той, которой ты даром не нужен!»
