Мать – строгая, подтянутая, в строгом английском костюме, с седым пучком волос, со сжатыми в ниточку губами – была сейчас олицетворением непримиримости и фанатизма.
– Мам… Ты сама говоришь – мне сорок лет скоро. Я уже взрослая девочка. Позволь мне жить так, как я хочу.
– „Хочу – не хочу…“ Мало ли кто чего хочет! – Светлана Викторовна встряхнула головой, повернулась к дочери: – Ника, ты себя со стороны видела?
– А что?
– А то, что ты в последнее время изменилась. Раньше человеком выглядела, а теперь… Что это за африканский бурнус на тебе? Что это за украшения попугайские? Гранат? Это не твой камень, к твоему сведению! А волосы? Что ты с волосами такое сделала? Распустеха!
– Мам, на меня стали внимание обращать. Раньше никто не замечал, словно я пустое место, а теперь… Я столько комплиментов вдруг услышала! Пока сюда шла, три раза пытались познакомиться…
– О, о, о… Сбрендила на старости лет! – Светлана Викторовна с отвращением покрутила пальцем у виска. – Климакс у тебя, что ли, раньше времени начался? Нимфоманка. Нет, говорят, с женщинами в возрасте такое часто приключается – на секс их вдруг начинает тянуть… Ты к врачу не ходила? Сходи.
– Ну зачем ты так…
– Мужики с ней познакомиться хотят! Тьфу. А для чего? Почему? Потому что раскрасавицей стала выглядеть? Не надейся! Это сучья сущность из тебя полезла… Кобели, они всегда течную сучку окружают! Вот она, правда!
– С кем ты меня сравниваешь? Меня, свою дочь…
– Что, правда глаза колет? – сурово, торжественно произнесла мать.
Вероника молчала – мурашки бежали у нее по спине, внутри все заледенело.
– Чего молчишь? Нечего ответить? Ведь знаешь, знаешь в глубине души, что мать права… Что, кроме матери, всей правды тебе никто не скажет… Раньше, рядом с Тарасом, ты выглядела нормальной женщиной. А теперь? Вот что это за сумка у тебя, скажи?
– Нормальная летняя сумка… – одними губами прошептала Вероника.
– Раньше нищие с такими подаяние просили! Это ж холщовка. Дерюга с вышивкой! Тебе сорок лет, а ты с дерюжной сумкой шляешься. Не стыдно?
– А какой должна быть сумка?
– Кожаной, разумеется!
Вероника потерла лицо.
– Мам… вот ты говоришь, что я не жалею животных… А ходить с кожаной сумкой – это как? Провоцировать производителей, чтобы они убивали все больше и больше животных? Ведь из кого кожаные сумки делают, сама подумай! Дубленки, шубы… Из кого?
– Это другое.
– Ты мясо ешь? Сколько за свою жизнь коров, свиней и прочей животинки съела, а? Куриц?
– Ты сумасшедшая. Сектантка. И я догадываюсь, от кого это идет… – с ненавистью и ужасом прошептала мать.
– А что я такого сказала? Что? Ты так на меня смотришь, будто я говорю о чем-то чудовищном. Нет! Я просто говорю о том, что люди вполне могут обойтись без кожаных сумок. И все! Причем, заметь, я никого не призываю делать то же самое, не агитирую никого на улицах… Любить собак больше собственной дочери – нормально. Ходить с холщовой сумкой – ненормально. Где логика, мама?..
– Я пойду к психиатру. Тебя надо изолировать. Клима твоего – посадить.
– За что? – устало спросила Вероника.
– Он опасен для общества.
– Клим? О господи…
– Да! А Тарас – святой. Двадцать лет терпел возле себя такую дуру…
– Уж какую родила, – угрюмо произнесла Вероника. – Может, это твоя вина? Пила же ты какие-то лекарства, когда хотела от меня избавиться? Вот и родила дурочку!
– Ты сама попробуй роди! – шепотом закричала мать. – Посмотрим, что за ублюдок от этого Клима выродится… Мутантское отродье от него выродится! Только в зоопарке показывать!
– Мама, еще слово – и мы с тобой враги.
Светлана Викторовна моментально замолчала. Потом сказала:
– Ладно, прости. Я погорячилась. Но ты должна понимать – я за тебя переживаю… – Она помолчала. – Мне пора.
– Куда ты сейчас?
– К Тарасу.
Светлана Викторовна решительно зашагала по алле. Вероника заторопилась за ней.
– Мам, пожалуйста, не рассказывай ему про меня ничего…
– Это уж как получится. Если спросит – скажу. И вообще, Ник, я не умею врать! – раздраженно произнесла Светлана Викторовна.
– Мам, не надо ничего врать. Просто ничего не рассказывай! Любое упоминание о Климе заводит Тараса… Не накручивай его, не заводи! Пусть успокоится…
– Ха! Успокоится! Как же… Тарас и без разговоров места себе не находит. Ты его видела? Ужас… Весь почернел. Похудел. Одни глаза остались! Довела мужа!
– Он сам себя накручивает.
– Все из-за тебя! Сумку кожаную купить не можешь – животных жалко, а мужа собственного – не жаль!
– Мам, я в первую очередь жалею людей. Но приносить себя в жертву Тарасу не собираюсь.
– Демагогия!
– Я совершила ошибку двадцать лет назад. Мне не надо было выходить за Тараса замуж.
– Ты сейчас совершаешь ошибку! Уходя от Тараса, ты совершаешь страшную ошибку! – закричала мать, топнула ногой, дернулась и налетела на прохожего – мрачного небритого мужика.
– Куда прешь?.. – огрызнулся тот и оттолкнул ее.
– Это ты куда прешь? – Светлана Викторовна моментально развернулась, приняла боевую стойку. – Руки-то не распускай…
– Чокнутая!
– Сам такой! Залил зенки… – Она толкнула его в грудь.
– Чего?! Да я тебя сейчас…
– На женщину руку поднять хочешь? Быдло проклятое! Понаехали тут…
– Да я… – Мужчина принялся засучивать рукава. Вероника встала между ними.
– Пожалуйста, не надо, – твердо произнесла она, глядя в глаза прохожему.
– Милиция! – пронзительно заверещала Светлана Викторовна. – Милиция!!!
– Черт… Вот ведьма! – Мужчина неожиданно сломался, попятился назад. Потом шустро побежал в сторону переулка.
– Мама…
– Нет, ты это видела? Эх, надо было действительно милицию вызвать! – возбужденно произнесла Светлана Викторовна.
– Зачем ты с ним связалась?
– А что, я терпеть должна?
– Но зачем драться?
– Кто дрался? Я? Он же начал! Вот ты, Ника, людей защищаешь… А посмотри, сколько всякой дряни вокруг! Нормальных людей не осталось… Сволочи. Все – сволочи!
– Ты на метро? Послушай, давай я сейчас такси для тебя поймаю…
– Обалдела совсем! То кафе, то такси…
– Мам, сейчас час пик в метро. – Вероника представила свою мать в толпе. Светлане Викторовне наступают на ноги, она с проклятиями тоже расталкивает всех… Ничего хорошего.
