Далее следовал подробный адрес.
Бывший классный руководитель – это святое. Учитель, которому она многим обязана.
«Совсем плох… Боже, как жалко! Надо съездить… не из-за Клима, а просто…» – подумала Вероника.
И сразу же после работы поехала по указанному адресу.
Дверь ей открыла Саша – чуть полноватая, с энергичным круглым лицом, копной великолепных волос.
– Я – Вероника Одинцова… Получила ваше письмо.
– А чего фото не выставили на сайте? – вместо приветствия поинтересовалась Саша. – Ну да ладно… Проходите. Папа был немного не в себе после того вечера. Даже не ожидал, что его бывшие ученики помнят о нем, любят… Приятно ему было.
– Да, он замечательный человек, – кивнула Вероника.
– Сказал, что Вероника Одинцова пошла по его стопам… Вы тоже учитель химии?
– Не совсем… Я медик, биохимик. Но все оттуда, из детства пошло…
– А… Проходите в комнату. Только не пугайтесь – папа совсем плох.
Они прошли в просторную светлую комнатку. В углу, на кровати, лежал под простыней Андрей Максимович. Вернее – кости, обтянутые зеленоватым пергаментом. От прежнего Андрея Максимовича остались одни только глаза.
– Папа, Вероника Одинцова пришла! – с преувеличенной радостью воскликнула Саша Мессинова.
Андрей Максимович пошевелился.
– Вероника… Молодчина… Пришла!
Вероника села на стул рядом с кроватью. «Очень плох. Очень! – с горечью подумала она, глядя на бывшего учителя. – Не жилец… Эх, а я так надеялась! И все надеялись…»
– Как вы?
– Никак… – попытался он улыбнуться. – Но это ничего… Меня вот выписали. Умирать.
– Еще поживете… – тупо солгала Вероника.
– Ладно тебе врать, Одинцова! – сердитым шепотом огрызнулся Андрей Максимович. – Двоечница! Ты медик или кто? Глаза разуй… Хотя, конечно, я бы еще пожил! – с детской какой-то мечтательностью протянул он.
Он вдруг стал вспоминать какие-то истории из той жизни, когда он работал учителем в школе, но, судя по фамилиям, это были истории не про одноклассников Вероники. Андрей Максимович все перепутал.
– Вы так и не вспомнили о Климе Иноземцеве?
– О ком? А, такой рыжий, мелкий… Помню, помню! Ох, крови он мне попортил, паршивец… – хрипло засмеялся учитель, потом закашлял.
Вероника почувствовала, как подкатывают к горлу рыдания. Клим не был ни рыжим, ни мелким.
– Чего нюни распустила? Ну ладно, иди уж…
Она поцеловала Андрея Максимовича в лоб и вышла на кухню.
Саша Мессинова поставила на стол кружку с дымящимся чаем.
– Он ничего не помнит… – пробормотала Вероника.
– Чайку? Да вы садитесь… Врачи сказали – дня два-три ему осталось. Чудо будет, если неделю протянет. Мы с мужем по очереди с ним сидим.
– Если хотите, то я…
– Спасибо, – покачала головой Саша. – Своя ноша не тянет.
– Рак – это страшная вещь… – пробормотала Вероника, отпив из чашки.
Саша тоже налила себе чаю, села напротив Вероники. Дочь Мессинова хоть и выглядела печальной, но все равно круглое лицо излучало энергию. Папина дочка…
– «Химия» его добила. Вот ведь лечение жестокое… А лучше и не придумали ничего! Врачи так и говорили – неизвестно, что быстрее добьет.
– Что? – рассеянно спросила Вероника.
– Я говорю – дикость. Папа, когда заболел, похудел сильно. Потом эта «химия»… «Химия» рак уничтожила. Но она и добила его окончательно! Совсем прозрачным стал. Он сейчас умирает не от рака, не-ет!.. Он умирает от этой… от кахексии.
Вероника поставила кружку на стол.
– От чего?
– От кахексии
[1]
. От истощения то есть. Организм ничего не воспринимает. Ни пищи, ничего… Мы и витамины ему кололи, глюкозу и всякие питательные смеси… Ни-че-го. Я говорю – два дня ему врачи отмерили.
Вероника облизнула враз пересохшие губы. Произнесла название нескольких препаратов.
– Эти давали?
– Давали! Без толку… Я ж говорю – уже необратимый процесс, – вздохнула Саша. – А вы не переживайте. Все хорошо. Папа уходит счастливым. Господи, Вероника, да что это с вами?
– Ночь не спала… Послушайте, Саша… – Вероника заплакала, потом засмеялась, чувствуя, что опять не владеет собой. – Но это смешно… И невероятно!
– Что – невероятно? – испуганно спросила Саша.
– Я же… Нет, ну так не бывает! – Вероника опять залилась смехом.
– Это нервы, – глядя на Веронику, убежденно произнесла Саша. – Сейчас я вам валокордину накапаю.
– Саша, милая… Не надо мне валокордину… Я сейчас вам все объясню… Я же биохимик, я вам сказала? Так вот… Я как раз сейчас работаю над препаратом… который способен победить истощение – кахексию то есть! Правда, это в первую очередь для больных анорексией, но…
– Хороший препарат? – быстро спросила Саша.
– Хороший! На мышах вот испытываем… Живут мыши-то! – заливаясь смехом, с трудом произнесла Вероника.
Саша вдруг резко закрыла ей рот пухлой ладонью и произнесла коротко, очень серьезно:
– А папе?
– Так поздно! – мотнула головой Вероника. – Я опоздала… Только через пару лет, может быть, начнется производство витазиона – ну, этого препарата.
– А и хрен с ним, с производством! – хищно дрогнули ноздри у Саши. – Утопающий хватается за соломинку.
– И что вы предлагаете?
– Вы знаете.
Вероника помолчала. В груди все еще екало от приступа истерического смеха.
– Это незаконно. Витазион не прошел клинические испытания…
– Ну и что.
– Меня посадят.
– А кто узнает-то? – фыркнула Саша Мессинова.
Вероника еще помолчала. Потом произнесла решительно:
– Хорошо. Только я ничего не гарантирую… Я не господь бог. Правда, у меня в лаборатории все подотчетно, все действующие вещества в граммах подсчитаны… Не представляю, как я витазион возьму. Впрочем… придумаю что-нибудь.
* * *
