А потом отец заметил в руках у Саши чехол с гитарой. Как будто побледнел.
– Добрый день... – вежливо сказала она.
Отец не отозвался. Он продолжал смотреть на чехол в ее руках. Медленно, стараясь не делать резких движений, сел.
Саша прошла в комнату.
– Ты не на работе?
– Я на больничном... – наконец, отозвался тот. – А это... что?
– Это тебе, – Саша быстро вытащила из чехла гитару и осторожно положила ее отцу на колени.
– Мне? – одной рукой он обхватил гриф, другой – прикоснулся к струнам невесомым движением.
– Подарок.
– Подарок... – эхом отозвался тот. – За что?
– Просто так.
Отец перехватил гитару крепче, уже уверенней коснулся пальцами струн. Несколько ярких, сильных нот всколыхнули горячий, тяжелый воздух этой комнаты.
– Хорошая вещь... Дорогая, поди?
– Ты такую хотел? – вопросом на вопрос ответила Саша.
– Почти...
– Значит, не угадала! – рассердилась Саша.
– Она еще лучше, чем я хотел, – спокойно уточнил отец. – Настроить надо... – он, словно забыв о Саше, принялся сосредоточенно перебирать аккорды.
Саша вздохнула с облегчением, села на единственный стул в комнате. Распахнула окно пошире. Внизу росла чахлая рябина, на ветвях, прямо перед Сашиными глазами, покачивались зеленовато-желтые гроздья ягод. «Они станут скоро оранжевыми. Потом, осенью – красными. А зимой их прихватит мороз, и они превратятся в пурпур – на фоне белого...» – машинально подумала она.
– За что такая милость? – не поднимая головы, спросил отец.
– Просто так, – упрямо повторила она.
– Ну спасибо, дочка, – спокойно пробормотал отец. Заиграл что-то бравурное, в духе латинских мелодий. На Сашу он по-прежнему не обращал никакого внимания.
– Я хотела спросить...
– А? – он поднял лицо. – Значит, все-таки не просто так... Поговорить хочешь, да?
– Хочу.
– Давай, поговорим, – пальцы на струнах замерли.
– Расскажи о маме.
Отец как будто дернулся.
– Расскажи! – упрямо повторила Саша. – Какая она была?
– А что, баба Зоя тебе о ней не рассказывала? – усмехнулся отец.
– Баба Зоя – это другое. И потом, баба Зоя не очень хорошо знала маму... Если ты помнишь, баба Зоя жила в другом городе, у нее была своя жизнь. Она переехала в Москву только... только когда я осталась одна.
– Ну да... Не было у нее никакой своей жизни! Ты стала настоящим подарком для нее!
– Я не понимаю твоей иронии, – сухо произнесла Саша. – Баба Зоя – чудесная женщина, она не сдала меня в детский дом, она сама воспитала меня, пожертвовала всем, можно сказать...
– Да чем она пожертвовала! – хмыкнул отец. – Ни богу свечка, ни черту кочерга... У нее ж ни мужа, ни детей своих. Красивая баба была когда-то, но такая избалованная!
– Не понимаю... Баба Зоя меня воспитала, словно родную! – возмущенно воскликнула Саша.
– Правильно. Своих завести не смогла, до седых волос дожила... Мужа нет. А тут – ты. Девчушка такая славная. Двоюродная внучка – почти родная, значит. Сирота круглая, к тому ж – ни с кем делить не надо. Не младенец, с которым возни много, но и не взрослая девчонка... Всего-то три годика! Ты ей, Александра, была подарком. Она в тебя прямо вцепилась – моя девочка, и все!
– Ты как будто ее осуждаешь... Она меня вырастила, на ноги поставила, а ты...
– Не, я ее не осуждаю, – покачал головой отец. – Хорошая она баба, спасибо ей – за тебя. Но надо соблюдать эту... объективность!
– Я тебя поняла. Ладно. Бабу Зою больше не трогаем. Расскажи о маме.
– О маме... – отец потер поясницу. – О Марии, значит... – он помолчал. – Она ведь, Александра, была совсем девчонкой. Ты ведь старше ее теперь. На сколько? – он прикинул. – Да лет на десять ее старше, поди... Ей двадцать один был, а тебе сейчас...
– Тридцать четыре, – сухо напомнила Саша.
– На тринадцать лет ты ее старше, Александра!
– Вот именно! – не выдержала, огрызнулась Саша. – Она совсем юной была, еще ничего в жизни не понимала... Подумаешь – влюбилась! Грех какой...
– Кто – влюбилась?
– Мама! Я ведь все знаю... Она влюбилась, потеряла голову... А ты...
– Да в кого, в кого она влюбилась? – презрительно улыбаясь уголком рта, спросил отец.
– В другого мужчину, вот в кого! – взорвалась Саша. – Все же знают, что ты ее из ревности зарезал...
Отец некоторое время смотрел на Сашу тяжелым, немигающим взглядом. Потом произнес спокойно:
– Снова-здорово... Я ж тебе в прошлый раз сказал, что не убивал ее. И про ревность – брехня все... К чему мне ее ревновать было? К кому то есть... Мария только меня любила, а я – ее. Не было никаких других!
– Это ты теперь себя пытаешься убедить... Вот человек! Я же пришла к тебе, гитару принесла... Нет, я тебя не прощу никогда, но я пытаюсь как-то по-человечески... – задыхаясь, сбивчиво забормотала Саша.
– Так и я по-человечески! – горячо воскликнул отец. – Я срок отсидел, вышел – и не стал тебе жизнь своей физиономией уголовной портить. Это раз. Квартиру тебе оставил – это два... Живу вот на этой помойке. Помощи не прошу... И подарков тоже не просил, между прочим! Это три.
– Всё-всё-всё! – замахала руками Саша. – Этого вопроса тоже не касаемся... Ты просто расскажи мне о маме. О бабушке. Я же почти ничего о них не знаю!
– Ну хорошо, – неожиданно легко согласился отец. – Ты права, я о них поболе знаю, чем твоя баба Зоя...
– Бабу Зою не обсуждаем, я предупредила!
– Прости... Ну так вот... – отец принялся тихонько перебирать гитарные струны. – С чего начать? Начну с того, что и Маша, и мать ее (моя теща покойная, значит) – были женщинами тихими, добрыми, очень такими... лирическими, значит.
– Ага. Лирическими.
– Да. У всех были ранние браки. Что у матери, что у дочери... Ну и у внучки – у тебя, то есть.
– А про меня ты откуда знаешь? – вытаращила Саша глаза. В самом деле, откуда отец мог знать о ее скоропалительном замужестве с Максимом Таланкиным?
– Да слышал... – уклончиво пробормотал отец. – От Светки Поповой, что ли... Не помню.
– И потом... – снова оживилась Саша. – Насчет меня и мамы ты прав... Но бабушка! Бабушка вышла замуж поздно по тем временам и родила маму тоже поздно, чуть ли не в тридцать... Уж это-то баба Зоя знала!
– Дура твоя баба Зоя, прости господи... Всё, все, не буду! Просто не в курсе она была! – замотал головой отец. – Хоть и была она родной сестрой твоей бабке, но не все знала... А мне теща моя любимая, Алевтина Игоревна, рассказывала – у нее жених был. И выскочила б она тоже замуж в восемнадцать лет, если б не война!
