– Господи, какая ты красивая! – серьезно произнес он. – Девушка в голубом… Как героиня Греты Гарбо.
– А ты – мужчина в черном! – отшутилась она, когда тот тоже скинул с себя куртку. – Из серии «Мачо не плачут»…
В самом деле, на Селетине был черный свитер, черные джинсы – роковой красавец, да и только… «Действительно ли он красив или я так влюбилась, что не вижу в нем никаких недостатков?..»
– А свечи у тебя есть? – спросила она.
– Сейчас…
Роман притащил целый ящик обычных парафиновых свечей, и они расставили их везде – на столе, на подоконнике, на полках, даже на полу.
– Свет!
– Да, сейчас выключу…
Мерцали огни, бежали тени по потолку, искрилось шампанское в хрустальных бокалах – все это было настолько красиво, что у Алены невольно сжалось сердце. Происходящее напоминало сон.
– Ну что, проводим старый год?
– Давай… – Их бокалы тоненько дзынькнули друг о друга.
Потом Селетин щелкнул кнопкой проигрывателя.
– Потанцуем?
Алена положила руки ему на плечи, щекой невольно прикоснулась к его груди. Мелодия – медленная, тягучая, незнакомая, нездешняя, печальная, лениво-страстная – тут же подхватила ее…
– Кто поет?
– Цезария Эвора. Не нравится?
– Нет, нравится… – пробормотала Алена, чувствуя, как неспокойно бьется его сердце.
– Жалко, у меня нет рояля.
– Ты бы заставил меня играть? – усмехнулась она.
– Обязательно, – убежденно произнес Роман, обнимая ее.
Потом, натанцевавшись, они еще выпили шампанского, дружно решив, что телевизор включать не будут.
– Только в двенадцать, чтобы послушать, как бьют куранты…
– Да, только в двенадцать!
Их мнения совпадали – по крайней мере, в мелочах. Они придумывали эту ночь – вдвоем, вместе. Они никуда не торопились – и это волновало даже больше, чем если бы они сразу бросились друг другу в объятия. «Можно вообразить, что мы замужняя пара, что мы знаем друг друга тысячу лет – и вот решили сбежать от всех, чтобы быть только вдвоем, чтобы выпить эту ночь по капельке, чтобы насладиться каждым мгновением…» – подумала Алена. И… не стала отгонять эту приятную мысль.
В двенадцать они действительно включили телевизор, сосредоточенно прослушали бой курантов, словно ничего важнее этого сейчас не было.
– Вот и год прошел… – с удивлением сказала Алена.
– Слишком быстро?
– Нет, наоборот – слишком медленно. Он тянулся и тянулся – целую вечность!
– Да, бывает. Время – странная штука. Взять, например, животных… Ты знаешь, что у каждого существа – разное время, разные ритмы жизни. Однодневный мотылек проводит свою жизнь так же интенсивно, как черепаха свои триста лет.
– Интересно… – пробормотала Алена. – Наверное, так и есть. Я об этом даже не думала…
– Для меня этот год тоже тянулся долго. Слишком долго… – признался Селетин, – и как-то совсем невесело.
– Ну его, этот год! – сердито сказала Алена. – Прошел и прошел! Не было в нем никакого смысла…
– Нет, был, – вдруг улыбнулся Роман. – Последние его два дня я могу назвать удачными.
– Ты шутишь!
– Ни капельки. – Он протянул руку, осторожно прикоснулся пальцами к ее лицу. – Ты красивая. Ты необыкновенная.
– Ты меня совсем не знаешь! – недоверчиво вздохнула она.
– Нет, знаю. – Он притянул ее к себе и поцеловал.
Потом они снова танцевали и теперь уже целовались непрерывно. Алену не покидало чувство, что она крутится на какой-то волшебной карусели. У нее кружилась голова и замирало сердце. «Это сказка… Каким-то образом я попала в сказку, в которой сбываются все мои мечты!»
Когда Селетин целовал ее, то закрывал глаза, а Алена, наоборот, смотрела на него. У него были морщинки возле глаз, она разглядела маленький белый шрам на переносице. Едва слышный запах его одеколона – терпкий, горьковато-сладкий – был таким приятным. Вкусным…
…Винтовая лестница показалась бесконечной, словно вела в небо, а не на второй этаж.
В спальне было холодно, простыни на широкой кровати дохнули льдом – в первое мгновение Алене даже показалось, что она упала в снег, но потом это ощущение быстро пропало. Она была в кольце Его рук, которые защищали ее ото всего, которые были оградой от внешнего мира.
– Это сон? Скажи честно – мне это все снится? – серьезно спросила она.
– Может быть… – шепотом ответил он. – Только я не знаю, чей это сон – твой или мой?..
Неслышная музыка несла их на своих волнах – можно было различить все нюансы звука, все динамические оттенки. Снежная ночь за окном была нотным листом, ветви деревьев – нотами.
Мелодия начиналась с невесомого, едва слышного пианиссимо их дыхания.
Все, что было раньше – тревога, беспокойство, сомнения, – постепенно отступало, таяло, растворялось в мягких сумерках. И не было больше ничего – ни прошлого, ни настоящего, ни других людей. Были только он и она, и любовь, соединяющая их.
Невозможно было уже расцепить руки, оторваться друг от друга, и пиано неумолимо переходило в форте. Прозрачная полифония прикосновений. Минор, превращающийся в мажор. И наконец – крещендо. Потом это крещендо – долгое, яркое, от которого выступили слезы на глазах, – постепенно стало затихать, переходя в диминуэндо, полное обморочного покоя.
…Она открыла глаза утром – вся комната была залита ярким белым светом. Обернулась – и увидела Романа рядом.
– О господи… – только и смогла она произнести, снова упав на подушки.
– Что, головушка болит? – пробормотал он сочувственно. Немедленно сгреб, прижал ее к себе, звучно поцеловал в висок. Потом добавил смиренно-философским тоном: – Кажется, мы немного перебрали вчера.
– Нет, голова в порядке… Я о другом.
– Там мы тоже немного перебрали. Хотя нет, можно еще продолжить… – задумчиво заметил он.
Его губы были сухи и горячи.
– Рома! – засмеялась она. – Ты…
Она привстала на локте, посмотрела ему в лицо, обнаружила довольно заметную щетину на его щеках – и почему-то эта щетина чуть ли не до слез умилила ее.
– Что? – спросил он.
– Ты такой… – Слов у нее не было, она зажмурилась и затрясла головой. «Я ведь не просто его люблю, я его обожаю!» – сделала она неожиданное открытие.
– А ты?.. – немедленно отозвался он. – Ты тоже очень такая… Я, пожалуй, тебя съем. Прямо сейчас. Да, вот возьму и съем.
Он сел, откинул одеяло.
– Сначала отрежу вот эту часть, потом эту… – Краем ладони он провел по ее телу. – Нет, начну все-таки с этого кусочка!..
