В правом верхнем углу поля зрения загорелся, замигал оранжевый огонек. Визирный крестик по центру поля тотчас же переместился к огоньку, и драккар послушно повернул в ту сторону.
– Борт «икс», немедленно измените траекторию! – выплыл из мешанины звуков чей-то властный голос. – Пилот драккара «Тайгер», немедленно отверните, вы в опасной зоне!
– О чем он говорит? – осведомился Джума у Чанга. – Что еще за опасная зона?
– Не имею понятия, – ответил инк, – я в этих широтах не летал. Сейчас запрошу центр.
Но компьютер не успел выяснить причин предупреждения. Когда до цели оставалось всего около ста километров, – шлюп шел на высоте двадцати двух километров – корпус драккара вдруг пронзила странная вибрация. Начавшись с гиперчастот, она за несколько секунд перешла в ультразвуковой диапазон, потом в звуковой, в цифразвуковой, а когда амплитуда колебаний достигла предела прочности корпуса, Джума потерял сознание, не успев сообразить, в чем дело, и дать команду поворота. Спасло его то, что скорость драккара была очень высокой, и шлюп проскочил зону вибраций, не успев разрушиться.
Очнулся Джума от прикосновения холодного тампона ко лбу. На него смотрели огромные, заполненные страхом, изумлением и недоверием глаза Карой.
– Жив, счастливчик, – произнес кто-то невидимый. – Везет же парню. Еще пара секунд, и от него осталось бы только коллоидное месиво.
– Литбарски, – поморщилась Карой, снова пройдясь тампоном по лбу и щекам Джумы.
Над безопасником наклонился щекастый здоровяк.
– Встать можешь, герой?
Джума напрягся, преодолевая инерцию рыхлого и слабого тела, приподнялся на локтях, поддерживаемый рукой женщины, и обнаружил, что лежит в экспедиционном медицинском боксе, формируемом за несколько минут.
– Что случилось? – Язык, распухший, не умещавшийся во рту, повиновался не сразу, пришлось повторить вопрос.
– Вы пролетели над одним из самых необычных и самых опасных объектов Маата – над «Провалом». По одной из гипотез – это растянутый во времени нештатный старт «сверхструнного» космолета, по другой – «голый» кварковый реактор. Изучать объект можно только издали, дистанционно, зонды при приближении к нему разрушаются, он создает узкие пучки отрицательной гравитации, которые воздействуют на любые материальные тела таким образом, что в них возбуждаются резонансные колебания. Явление получило название «абсолютный флаттер».
– Литбарски, – снова проговорила Карой, и здоровяк умолк.
– Хорошо, оставляю его на ваше попечение, через полчаса пусть выпьет вот это, – врач кивнул на прозрачный сосуд с янтарной жидкостью. – Еще через час он сможет бегать.
Дверь закрылась.
Джума подумал и прилег.
– Зачем ты прилетел? – спросила Карой, устроившись в пенокресле напротив. – Работа?
Безопасник покачал головой.
– Взял отпуск. Очень уж хотелось повидаться с тобой.
Глаза женщины расширились.
– Видимо, тебе здорово досталось, раньше ты никогда бы не признался. А может быть, постарел?
– Ни то, ни другое, просто я стал мудрее… хотя едва ли счастливее. А главное, понял, что ты необходима мне, как воздух, как дыхание, как биение сердца.
– Даже так? – В голосе женщины прозвучала ирония, но каким-то седьмым чувством Джума уловил и ее сомнения, и недоверие, и затаенную радость. – Не поздно?
Джума подумал, еле заметно улыбнулся, но и от этой улыбки заболели лицевые мускулы.
– По оценке наших психологов, я все делаю вовремя, хотя и в самый последний момент. Думаю, что не поздно.
– А я думаю иначе. – Карой налила в стакан жидкости из сосуда, протянула больному. – Пей.
Джума послушно выцедил горьковатый, отдающий травами напиток. Голова сразу прояснилась, да и сил прибавилось настолько, что он смог сесть.
– Давай поговорим начистоту. Я долго ждал… тебя, твоего решения, потом разбирался в себе, потом в загадке обаяния Мальгина и… ничего не понял. Клим – такой же, как и я, не брат, но родственник, и так же грешит суперменством, однако и он до сих пор не решил, что делать в сложившейся ситуации.
– Ошибаешься, – тихо проговорила Карой, отворачиваясь.
– Что?! Ты хочешь сказать, что он решил… он был здесь?
– Нет. И не будет. Он любит свою Купаву, хотя и не хочет в этом признаваться. Он сильней тебя, но ему трудней, чем тебе, сделать выбор: руки его связаны тем, что Купава до сих пор жена Шаламова.
Джума почувствовал себя уязвленным.
– Если бы Клим был таким сильным, каким его считаешь ты, он давно разрубил бы наш гордиев узел.
– Сила – не только в умении быстро и жестко решать, она – в умении прощать, а Клим простил Купаву… и не простил себя. В этом его драма. Человечество разучилось сильно любить и сильно страдать, все больше привыкает к мелочности и мелкости чувств, и Мальгин – редкое исключение из правил.
Джума с изумлением смотрел на Карой, потеряв дар речи.
– Но если дело обстоит таким образом… если он любит другую, то почему же ты…
– Да не знаю я ничего! – ответила женщина с внезапной силой и тоской. – Не уверена, вот и все. Улетела сюда и жду, жду неизвестно чего и неизвестно кого. Может быть, я не права, и он мучается по другой причине, а может, любит обеих, но ведь мучается! Я же вижу, хотя и не интрасенс.
– Зато он интрасенс… и не только интрасенс, но еще и зародыш «черного человека».
– Господи, ну и что?
– Не боишься?
Карой вскинула на безопасника повлажневшие глаза, долго смотрела на него, покачала головой.
– Не боюсь.
– Раздвоение психики может привести к распаду сознания, речи, памяти, к расторможенности животных влечений… Прецедент уже есть – Дан Шаламов. А если это произойдет с Мальгиным?
– Не произойдет, – тихо, но с такой убежденностью возразила Карой, что Джума почувствовал настоящую боль в груди, сердце замерло, сбилось с ритма.
– Я понял, – глухо сказал Хан. – И как долго ты собираешься ждать его?
– Не знаю, – жалобно прошептала Карой, шмыгая носом, превращаясь в маленькую слабую девочку, какой ее никогда прежде не видел Джума Хан.
ГЛАВА 8
Вокруг разливался странный, мерцающий, ощутимо жидкий свет, прозрачный и легкий и в то же время текучий, вызывающий ощущение шершавого прикосновения к коже. Он лился отовсюду, но не мешал ориентироваться в пространстве, и Мальгин видел сразу все предметы обстановки, знакомые и странно незнакомые одновременно, причем видел не только то, что было впереди, но и по бокам, и сзади, будто у него было по крайней мере десять глаз. А еще у него не было ни ног, ни рук… и тем не менее он знал, что они появятся, стоит только пожелать.
