Потом он услышал голоса — вскрикивающие, Умиленные, восторженные, увещевающие, — и среди этого шума и гама, среди всей какофонии внезапно прорезалась какая-то новая, незнакомая нота. В передней еще долго возились, топали ногами, потом Дуняша побежала ставить самовар, в столовой стали накрывать на стол.
Сзади хлопнула дверь. Андрей обернулся и увидел невысокую тоненькую девочку, черноволосую, с румянцем до самых висков. Глаза у нее были темные, огромные, горевшие таким пронзительным светом, который бывает только у мадонн на картинах старых мастеров.
— Андрей? — вопросительно произнесла она. — Вы… нет, ты… ты теперь как брат мне!
Она хотела еще что-то сказать, но не смогла. Впрочем, он понял ее порыв — почти все, кто видел его после ужасной трагедии, произошедшей недавно, обращались к нему с подобным выражением на лице.
— Андрей, я для вас… я для тебя все что хочешь…
Она не выдержала, бросилась к нему на шею. Слегка нагнувшись, Андрей позволил себя обнять. Руки у нее были ледяные, а щеки горели точно огонь.
— Дуся? Очень ждали… я тоже рад.
В комнату заглянул Кирилл Романович.
— Познакомились, да? Ну и славненько! Дуняша, как там чай?
Дуся прошептала Андрею на ухо:
— Мы ведь будем дружить? Мы подружимся навсегда, до самой смерти… У меня есть Майн Рид и еще Фенимор Купер… Ты любишь про индейцев читать? Все мальчики любят!
— Люблю, — покорно сказал Андрей. Порыв девочки ничуть не покоробил его, даже более того — он печально умилился ее сочувствию и даже мысленно поклялся себе, что никогда и ничем не обидит ее.
Они пошли пить чай, Дуся рассказывала о своем путешествии к тетке, время от времени обращая к Андрею свой пронзительный взор, и он едва заметно улыбался в ответ.
Вечером, ложась спать, он впервые после смерти родителей вдруг ощутил себя если не счастливым, то по крайней мере не несчастным, словно лучик солнца, увиденный им перед закатом, остался в его сердце навсегда. «Это все Дуся, — подумал он, засыпая. — Дуся — хорошая…»
Прошлое медленно таяло вдали, делаясь призрачным, а Дуся становилась реальностью. Они очень подружились.
Потом была Масленица, после нее — Великий пост. Дни текли скромно и тихо. На Пасху Москва преобразилась… Тогда Андрей впервые поцеловал младшую Померанцеву, поцеловал чистым братским поцелуем, и слова «Христос воскресе» обрели новый смысл. Христос действительно воскрес, потому что Андрей увидел его везде. Любой предмет или явление окружающего несли в себе свет и тихую радость.
Они ходили в разные гимназии, но по вечерам всегда собирались вместе, Андрей помогал Дусе делать дамашние задания. Дуся не была сильна в точных науках, а дроби для нее вообще являлись тайной о семи печатях…
Он сопровождал ее к Любочке Астаховой, жившей на Воздвиженке. Любочка была Душной подругой, они учились вместе и вместе, стыдясь и скрывая свое занятие, играли в куклы. Андрей в это время сражался в шахматы сЛюбочкиным братом Борей, гимназистом младших классов.
Иногда Померанцев брал Дусю и Андрея к себе в театр, в театре все было странно и не по-настоящему, пахло как-то необычно — гримом и пыльным занавесом, в полутемных закоулках за сценой прятались бутафорские колонны. Особенно интересны были репетиции, когда режиссер кричал на актеров, добиваясь достоверности в поведении.
— Ну, Дусенъка, актрисой будешь? — не раз спрашивали ее в театре знакомые отца, на что она, надув щеки, отвечала туманно, что еще не решила.
У нее были две заветные мечты — стать великой путешественницей, как Кортес или Васко Нуньес Балъбоа, или прославиться как знаменитый ученый. Правда, в какой именно области, она тоже еще не решила.
Но в домашних спектаклях она играла, и играла очень мило, — у нее были способности к перевоплощению, и она даже умела плакать, если того требовала роль.
В начале лета Мария Ивановна увезла детей на дачу (у Померанцевых было небольшое имение под Москвой, называвшееся Березки), а глава семейства отправился на гастроли со своим театром.
В Березках имелись сад, оранжерея, неподалёку располагалось старинное кладбище, был также живописный пруд — словом, все условия для того, чтобы влюбиться.
На даче всегда находились толпы народа — соседи Померанцевых, приезжали знакомые из Москвы, какая-то дальняя родня… Бренчали на рояле, веселились, дети играли в индейцев и новомодный крокет, под который специально была отведена целая поляна. Ходили в лес за грибами и ягодами, молодежь устраивала пикники — аукали и кричали так, что в скором времени распугали птиц и прочую мелкую живность, которая в этих местах водилась.
Именно в то лето Андрей понял, что влюбился.
Нет, даже не так — он с возрастающим ужасом и восторгом открыл для себя, что полюбил Дусю Померанцеву, дочь своих покровителей. Полюбил навсегда, до смертных мук, до полного забвения всего…
День, когда он признался ей, тоже навсегда запомнился ему.
В конце июня на даче появился художник Кара-сев — довольно известный, модный, который очаровал всех дачных дам. Он, как и любой гений, вел себя несколько капризно, много говорил и страдал от отсутствия темы.
— Дайте мне тему! — вздыхал он. — Я же не могу вдохновиться на пустом месте, мне непременно нужна тема!
— Нарисуйте лес, — говорили ему. — Нарисуйте наш пруд.
— Это все избито, затасканно! — капризничал Карасев. — Эти леса и пруды всем приелись, на любой выставке девяносто процентов картин — леса и пруды. Причем живописные до тошноты!
В конце концов, местная публика придумала себе развлечение — найти для Карасева подходящую тему. Всякий, заметив нечто интересное, бежал к нему с радостной вестью. Карасев ломался, пускался в критику, но в результате, после тщательного отбора из предложенных сюжетов, у него появилось несколько набросков.
Старая тетка Померанцевых, которую вывозили в сад на кресле-каталке, мертвая белка на подоконнике, туманный вечер на площадке для крокета — вот несколько сюжетов, на которых остановил свое внимание Карасев. Но все равно что-то продолжало мучить его.
— Нарисуйте Дусю, — предложила тогда Мария Ивановна.
— Дусю? — пожал плечами художник. — Милое дитя, но почему именно ее…
И общество, которое собралось на веранде вокруг капризного гения, принялось придирчиво смотреть на Дусю, которая в это время бегала вокруг большой клумбы и ловила бабочек руками, совершенно не замечая того, что оказалась в центре внимания.
— А что? — сказал после некоторого раздумья Карасев. — Вы правы, Мария Ивановна, Дуся вполне дотягивает до темы. В ней есть что-то такое…
