Я хотела обидеться на него — черт возьми, никто не имеет права лезть в мою личную жизнь! — но у меня опять не получилось. Я решительно не умела обижаться. Но я хорошо поняла, о чем пытается мне сказать Альберт.
— Ладно, не продолжайте, — сказала я. — Я Сашу на самом деле очень люблю. Видите, даже не стесняюсь говорить об этом.
— Вот и славно… — запыхтел он, пожимая мне Руку своими лапищами. — Господи, а ручки-то и вправду у вас такие маленькие, словно у ребенка…
Я вижу, Лиза, вы хорошая. Я это серьезно говорю, потому что давно научился в людях разбираться. Я, пожалуй, тут лишнего наболтал… Но вы простите меня, потому что Сашу мы все считаем классным парнем и не хотим, чтобы его невеста…
— Кто? — вытаращила я глаза. Неужели Саша представил меня как свою невесту?
— Ах, я, кажется, точно сболтнул лишнего… — почесал Альберт затылок. — Ну, в общем, вы уж сделайте вид, что ничего такого не слышали, а то мне от Сашки достанется.
И в этот момент в дверях появился герой моего романа.
— А вот и я! — воскликнул он, держа в руках большой пакет. — Что, Лиза, развлекал тебя Альберт светской беседой?
— Да уж… — неопределенно произнесла я.
— Ладно, идем, пока начальство доброе и отпускает меня.
…Когда мы оказались на улице, я не выдержала и засмеялась.
— Ты о чем? Расскажи — я тоже хочу повеселиться… — сказал он.
— Не могу, Альберт просил меня не разглашать тайны! — ответила я. — А что у тебя в пакете?
— Образцы кулинарного творчества Мишеля. Он чуть ли не силой вручил мне все это. Кажется, ты его перехвалила. А что за тайны у вас с Альбертом? Ты не забывай — я ревнивый…
* * *
Несколько дней после посещения клуба «Дель Арт» я была словно не в себе. Две вещи не шли у меня из головы — его голос и то, что он представил меня как свою невесту.
Ну, с голосом все было более-менее понятно — Саша талант, нечего и говорить, а вот с невестой…
Хотя, с другой стороны, если бы я представляла его кому-то, то, вполне возможно, тоже назвала бы женихом. А как еще? Бойфренд, сожитель, любовник, возлюбленный?
Но невеста — звучит так старомодно, церемонно… В этом слове максимальная почтительность к той, которая находится рядом с тобой. Или он действительно собирается сделать мне предложение? Согласиться или нет? Впрочем, о чем я думаю — он хороший, а мне почти тридцать. По западным меркам, конечно, относительная молодость, но по нашим, российским, я уже старая дева. Господи, какая я глупая, какие глупые у меня мысли! Аглая бы сказала… Хотя, какое мне дело до того, что скажет Аглая!
Когда-то, очень давно, я уже была невестой. Целых пять лет я жила с человеком, от которого каждый день ждала слов — «пожалуйста, Лис, будь моей навсегда!». Но он их не сказал, хотя в какой-то момент все было близко к тому. А потом это стало невозможным: появилось отчуждение — сначала незаметное, как трещина в асфальте, а потом оно стало расти. «В тебе нет огня, — в очередной раз с досадой произнес он. — Ты холодная, как рыба. Ну пожалуйста, хоть раз, поругайся со мной. Вот тарелка — разбей ее… Крикни, назови меня нехорошим словом, что ли, забудь о своем литературоведении! Что ты смеешься?» — «А при чем тут литературоведение?» — «Ни при чем, конечно, но только не будь такой безразличной ко мне!» — «Я люблю тебя». — «Ты не любишь, Лис, ты терпишь. Тебе все равно, кто рядом с тобой — пусть хоть сам сатана!..»
И мы расстались, потому что трещина разрослась до размеров пропасти. «Так из-за чего вы разбежались, не понимаю? — спросила Аглая. — Он нашел другую?» — «Нет. Мы просто не сошлись характерами — кажется, это именно так называется в народе». — «Чушь собачья! Ты могла бы и потерпеть — в конце концов нет идеальных мужчин». — «И ты о том же!» — «Лизавета, надо было держать такого мужика руками и ногами — лучше его не найдешь. Он красивый, богатый, он не пьет и по бабам не ходит! Он даже вполне образован — я в его речи особых ошибок не слышала. Ни вульгаризмов, ни жаргонизмов, нормальная, даже, пожалуй, хорошо развитая устная речь!» — «Да уж, тебе виднее, моя грамматикесса…» — «Кто-кто? Только без оскорблений… Я тебе вот что скажу, Лизавета: это, конечно, хорошо, что ты не теряешь оптимизма, но пора бы и задуматься о своем будущем…» И тэ дэ, и тэ пэ.
* * *
Нам нравилось кататься по городу.
В начале октября было холодно, под утро даже вода замерзала в лужах, а потом вдруг вновь стало тепло, как будто бабье лето решило вернуться на бис.
В один из таких вечеров мы с Сашей отправились на Воробьевы горы. Это была моя идея — посмотреть на панораму города, но он с радостью принял ее и сказал, что сам хотел чего-то подобного.
— Знаешь, иногда во мне бродят какие-то мысли, еще не вполне оформленные, а ты вдруг раз — и произносишь их вслух, — сказал он, подруливая к открытой площадке.
— Ты хочешь сказать, что я читаю твои мысли?
— Да! — решительно воскликнул Саша. — А я иногда догадываюсь, о чем думаешь ты.
— Ну, например? — засмеялась я, вылезая из машины.
— Вот, пожалуйста — неделю назад ты ходила скучная, и я потащил тебя к Арутюновым. Помнишь, что ты мне потом сказала?
— О да, я сказала тебе, что мне, наверное, в тот день действительно не хватало цирка!
— Тебе понравилось у них?
— Господи, я до сих пор забыть не могу! Теперь мне кажется, что я выбрала не ту профессию и мне надо было стать акробаткой или в крайнем случае заняться жонглированием…
В самом деле тот вечер, проведенный у Сашиных друзей, до сих пор казался мне каким-то особенно веселым, словно я на миг вернулась в детство.
Коля и Оля угощали нас сладостями, которые им прислали родственники откуда-то с Востока — в жизни не пробовала такого нежнейшего лукума и столь приятной халвы, — а потом принялись показывать всякие трюки. Оказывается, они довольно долго работали в цирке.
— Почему же вы ушли? — спросила тогда я с удивлением. — Наверное, там было очень весело…
— Да уж… — засмеялся Коля чуть смущенно. У него была такая манера — он все делал и говорил с оттенком смущения. — А ты знаешь, что за жизнь у цирковых?
— Нет… А что?
— Вечные гастроли и разъезды, — вздохнула Оля, — ни кола ни двора. Мы все время сидели на чемоданах. И, потом, условия в гостиницах были не самые лучшие. Надоели вечные скитания…
— Мы хотим ребенка, — застенчиво признался Коля. — А тогда это было совершенно невозможно…
Он был гибким, точно в его теле совсем не было костей. Расположившись на ковре, он, как настоящий йог, изгибался в самых невероятных позах, вызывая у нас с Сашей возгласы изумления и страха. Потом поставил на пол две бутылки из-под шампанского, на них передними ножками — стул, а сам, упершись в стул, сделал стойку вверх ногами. Мне такое равновесие казалось фантастикой, а Коля сказал, что это ерунда, и даже у меня так могло получиться.
