Начиная с этого времени старые добровольческие полки находились в беспрестанных почти боях. Были части, отдыхавшие в резерве меньше недели, были не знавшие даже этого. Полки таяли с быстротой, не находившейся ни в какой пропорции с притоком мобилизованных внутри Крыма и в Северной Таврии.
К началу июля свыше 80 % боевого солдатского состава было пополнено из среды бывших пленных красноармейцев. Дрались они, правда, по отзывам очевидцев, отлично, но легко себе представить, насколько соответствовал такой способ пополнения идейной и правовой стороне дела.
Все это, как и полагалось, тщательно скрывалось. По «Великим Россиям» etc. выходило, что потери нес один противник, а у нас, как это описывается в старой французской эпиграмме (составленной на донесения великого князя Николая Николаевича-старшего), у нас после каждого боя рождался еще «маленький казак» (petit kosar).
Этот «маленький казак», эта обязательная, всенепременная прибыль, вместо неполагающегося убытка, преподносились неизменно казеннокоштной прессой населению Крыма. Так же точно информировалась и за граница.
«Панических воплей» о страшных жертвах, которые несет героически армия, о долге тех, кто сочувствует армии, пополнить эти жертвы, воплей, которыми наполнялись в нужные минуты советские газеты, в Крыму слышно не было.
Да их и не могло быть: всякая попытка правдиво описать быт фронта пресекалась железной лапой цензуры, ряды которой сплошь почти состояли из анекдотических персонажей. Все должно было обстоять гладко и по принципу: «Никаких происшествий не случалось».
А происшествия, полные неизбывного трагизма и самопожертвования, шли своим чередом. Ряды бойцов таяли и таяли.
Увы, эта жуткая истина вскрывалась в редких шифрованных депешах, отправлявшихся с фронта на имя лиц высшего командного состава, депешах, бывших достоянием немногих.
В одной из таких депеш генерал Кутепов еще в середине лета телеграфировал непосредственно генералу Врангелю о полном почти уничтожении кадрового состава добровольческих полков, о пополнении их исключительно пленными красноармейцами, о низком культурном уровне присылаемых на укомплектование из тыла офицеров.
Генерал Кутепов обращал внимание Главнокомандующего, что такое положение вещей грозит самыми серьезными последствиями, и решительно настаивал на немедленном отправлении из Крыма всех подлежащих мобилизации, требуя суровых и беспощадных мер воздействия против уклоняющихся.
Телеграмма генерала Кутепова не была единственной.
Но командование, связанное по рукам и ногам непрекращающимися боями, лишено было фактически возможности изменить создавшееся положение.
Части несли потери все большие и большие и перебрасывались в разные места фронта все чаще и чаще.
Становилось ясным, что такая стратегия тришкина кафтана рано или поздно до добра не доведет, если… не вывезет какое-нибудь отчаянно смелое «авось».
Таким «авось» и были по очереди операции – Кубанская, Заднепровская и последняя на территории Северной Таврии.
Первая же из них обещала теоретически необходимые, как воздух и вода, пополнения, не говоря уже о других широких заманчивых перспективах.
Почти до самого дня отправки кубанского десанта эта теория подкреплялась, к сожалению, еще и радужными, но… абсолютно неточными разведывательными данными. Эти-то данные позволили в свое время командному составу армии считать Кубанскую операцию – операцией нормального, в условиях гражданской войны, порядка, а не авантюрой.
Определение ее как авантюры вызывает и сейчас решительные протесты со стороны многих специалистов военного искусства.
Предоставляем читателю, сделав свои выводы, принять ту или другую точку зрения. Со словом «авось», упомянутым выше, в отношении его к Кубанской операции, не должно во всяком случае связывать понятия о бесспорной авантюре.
Перехожу к фактической стороне дела.
9 августа Полевая ставка Главного командования прибыла из Севастополя в Керчь для непосредственного руководства Кубанской операцией.
Промежуток времени от начала высадки десанта до 17 августа не отмечен, к сожалению, в моих дневниках, так как при выезде Ставки я находился вне Севастополя и приехал в Керчь лишь 17-го утром.
Что же произошло в этот промежуток времени?
Записываю со слов лица, отлично осведомленного во всем происшедшем и занимавшего видное положение в Ставке. Главные силы десанта, как известно, вышли из Керчи. Выходу предшествовала самая откровенная шумиха, открытые разговоры и чуть ли не газетные статьи.
Кубанские казаки отправлялись в десант со всем скарбом и в некоторых случаях даже с семьями, уверенные, что отправляются «по домам». С ними на судах находились члены Рады, краевого правительства, атаман и видные кубанские общественные деятели. Самые элементарные требования, касающиеся охранения военной тайны, были забыты.
Доходило до того, что офицерам и солдатам, уроженцам Кубани, была предоставлена возможность открыто переводиться в части, предназначавшиеся для десанта. Все это, конечно, очень мало походило на ту обстановку, в которой отправлялся в свое время 1-й десант генерала Слащева, когда военная тайна была обеспечена до последней минуты.
При таких условиях главные силы десанта, преодолев незначительное сопротивление противника, высадились в бухте Приморско-Ахтарской на северо-западном берегу Кубани. Почти одновременно менее значительные отряды под командованием генералов Харламова и Черепова высадились: первый – на Таманском полуострове, второй – в районе Анапы.
Общее командование главными силами было поручено генералу Улагаю. В его распоряжении находилась конница под командой генерала Бабиева и Шифнер-Маркевича и пехотные части под командой генерала Казановича. Приморско-Ахтарская была объявлена главной базой десанта. В ней разместилась оперативная часть штаба генерала Улагая.
Сам генерал Улагай, во главе конного авангарда, стремительно двинулся в общем направлении на Тимашевскую, стремясь возможно скорее завладеть этим важным железнодорожным узлом. С ним же находился и начальник штаба всей группы генерал Драценко.
Конница генерала Бабиева, разбив слабые отряды красных под Брыньковской и отбросив их на северо-запад, двинулась так же стремительно на Брюховецкую. Генерал Казанович со всей пехотой двинулся по линии железной дороги на Ольгинскую – Тимашевскую, т. е. занял своими силами центр или, точнее, вытянулся по медиане равнобедренного почти треугольника, вершиной которого была Приморско-Ахтырская.
Справа от него двигался быстро на Гривенскую генерал Шифнер-Маркевич.
Для защиты главной базы – Приморско-Ахтырской – было оставлено лишь слабое прикрытие и отряд военных судов.
