– Ну-ну... – Альбина добродушно потрепала ее по волосам.
– Ты меня никогда не простишь... – уткнувшись лицом в одеяло, пробормотала Надя сквозь слезы.
– Прощу, куда я денусь... – с некоторым раздражением произнесла Альбина. – Я тебя сто лет знаю, и ты мне как сестра...
– Алька!
– Все, не реви больше... Глупая Надя, на будущее – кроме собственного мужа, у меня и нет ничего. Забота о нем – это единственное, что поддерживает мою жизнь. Больше никогда так не поступай. Я прекрасно знаю, что ты одинока, что ты до сих пор не можешь прийти в себя после ухода Прохорова, понимаю, что Леон не похож ни на кого из других мужчин, потому что он человек творческой профессии... Ты как существо тонкое, интеллектуальное не могла не поддаться его обаянию... а он слаб, как и большинство мужчин... В общем, ситуация ясна. Я ни в чем тебя не виню, Надюша, и верю, что ты искренне раскаиваешься.
– Алечка, я вот о чем думаю...
– Ну, говори.
– Ты ведь можешь сделать операцию, так? Ты будешь здорова, и тебе больше не будут страшны удары судьбы... – Надя старалась выражать свои мысли в максимально облегченной форме, чтобы ни единым намеком не огорчить Альбину.
– Могу, – спокойно сказала Альбина.
– Сейчас медицина на таком высоком уровне! – Надя почти слово в слово повторяла то, о чем не так давно сообщил ей Леон. – Алька, ты не можешь рисковать, ты должна согласиться на эту операцию!
Альбина откинулась на подушки и улыбнулась уголками губ. Надя с нетерпением ждала ее ответа – она должна согласиться! Тогда сразу станет ясно, что Леон Велехов напрасно оговорил свою жену, выставив ее некоей моральной шантажисткой, и тогда о нем можно будет думать плохо, и она, Надя, без всякого сожаления о нем забудет...
– Кстати, о риске, – сказала Альбина, облизав губы. – Ты в курсе, что ни один врач не даст мне стопроцентной гарантии в том, что операция закончится удачно?
– Как? – испугалась Надя.
– А вот так. Конечно, прогноз в целом благополучный, но абсолютной уверенности нет. Это операция на сердце, Надя! Ты бы согласилась, если бы был, например, хоть один процент вероятности того, что ты умрешь под ножом хирурга?
– Н-не знаю... – пролепетала Надя. Она ничего не понимала в медицине.
– Вот видишь!
– Алька, но что же делать...
– Ничего не надо делать, – строго произнесла Альбина. – Просто вы, мои друзья и близкие, не должны уж слишком откровенно мучить меня. И все будет в порядке.
Это был вовсе не тот ответ, которого ожидала Надя. После него не получалось думать о Леоне как о подлеце и негодяе, оговорившем собственную жену, но тем не менее... Надя теперь понимала Альбину и ее страх. Как все непросто!
– Я не буду тебя мучить, – сказала Надя. – Пусть лучше я мучаюсь, потому что у меня, слава богу, сердце здоровое, оно все вынесет...
– Надька, какая ты смешная! – Альбина опять потрепала ее по волосам.
* * *
Надя долго не решалась нажать на кнопку.
Ее словно удерживало что-то – она не могла избавиться от ощущения, что опять совершает проступок. Но никто же не узнает!
Она все-таки ткнула кнопку на проигрывателе и отвернулась к стене.
Сначала была тишина, и Надя первые несколько секунд пребывала в разочарованном недоумении – неужели что-то не так? Но затем тишина расширилась, заполнила всю комнату, стала осязаемой, гулкой. А потом зазвучала музыка.
В электронной музыке, впрочем, как и в любой другой, Надя ничего не понимала. Она напрягалась, пытаясь различить в далеком шуме переливы скрипок и гудение труб, но вместо этого услышала шум дождя – сначала едва слышный. Это был тот самый августовский дождь, который застал их с Леоном вместе. Который свел их и заставил посмотреть друг на друга новыми глазами.
«Как интересно получается... – подумала Надя, трогая пальцем обивку дивана, в которую она почти уткнулась носом. – Если бы мне не захотелось тогда попить воды, я бы не вышла на Алькину кухню, не разговорилась с Леоном. И ничего бы не произошло... Или нет, не так – если бы бестолковые куклы Лилька с Райкой заплатили за свои номера в санатории, Альбине не пришлось бы за мной приезжать и выручать меня. Я бы преспокойно пожила там еще пару дней, а потом бы тихо уехала оттуда своим ходом. Но обстоятельства сложились таким образом, что мы с Леоном влюбились и едва не отправили Альку на тот свет... Во всем виноваты дурацкие обстоятельства. И что это значит? А это значит то, что человек не властен над своей судьбой. Как карты легли, так оно и случилось. Но, с другой стороны, мы с Леоном расстались, благодаря нечеловеческому усилию воли. Мы изменили свою судьбу. Значит, человек над ней все-таки властен?»
...Это был уже не дождь. Музыка – нежная, печальная, стремительная и радостная – вдруг заполнила всю комнату. В ней было все. В отчетливо звучащей мелодии отразились оттенки чувств, тончайшие настроения, мимолетные впечатления...
Надя оцепенела, захваченная звуками, – они несли ее куда-то вперед, вверх, они баюкали и будоражили ее. Словно тот, кто сочинил музыку, был рядом. И говорил с ней – теми единственными, главными словами, которые можно услышать только раз в жизни.
Леон с помощью музыки объяснялся Наде в любви.
«Ты самая лучшая, – как будто говорил он. – Я тебя люблю. Нежно и страстно. Я думаю только о тебе. Ты моя, несмотря ни на что. Я тебя обнимаю, я тебя целую, я проникаю в глубь твоего сердца. Я везде в тебе. И вообще, с чего ты взяла, что мы сейчас далеко друг от друга? Мы вместе! И до конца жизни мы будем вместе. И даже у гробового входа мы будем думать только друг о друге, не страшась смерти. И там, дальше, бесплотными тенями мы будем летать по коридорам времени в ожидании Страшного суда, и предстанем перед богом – тоже вместе. Ты убежала, ушла, ты покинула меня, ты спряталась... Но все равно я тебя настигну, я прольюсь на тебя золотым дождем. Ты моя. Я тебя люблю. Нежно и страстно...»
Надя узнавала мелодию, которую когда-то наиграл ей Леон на рояле. Теперь она была оформлена и завершена с помощью компьютерной обработки, наполнена мощью.
Мороз пробежал у Нади вдоль позвоночника – так хороша была эта музыка. Даже не совершенством своим, а тем, что Леон с ее помощью смог сказать Наде все.
«Я тебя тоже люблю, – сказала она, бесцельно водя пальцем по жесткой ткани, которой был обит ее диван. – Ты мой».
Леон не был ее, он остался с Альбиной. Они потеряли друг друга – навсегда.
Бурлящая стихия музыки дошла до своей кульминации, а затем стала рассеиваться, распыляться, замирать, истаивать. Остались лишь какие-то звуковые блики – миражи тембров, эхо, отзвуки... Наконец и они затихли.
Вокруг была тишина.
Надя закрыла глаза. Только сейчас она поняла, какая могла бы у них с Леоном быть любовь. «Лучше этого у меня ничего не будет, – сказала она себе. – Сколько мы с ним встречались? По пальцам можно пересчитать наши встречи, но они – единственные счастливые дни в моей жизни...»
