— Выходит, Владислав Юрьевич был в вашей семье кем-то вроде штатного хранителя?
— Можно сказать и так. Но это все не означает, что мы часто встречались или устраивали ревизии. У нас есть доверенное лицо, я уже говорила. Этот человек занимается делами коллекции: ее сохранностью, выставками, договорами со страховщиками и прочим.
— Вероятно, такие услуги недешево стоят? — Мирошкин как бы невзначай скользнул глазами по убогому наряду собеседницы.
— Эти услуги в основном окупаются выставками. Однажды нам пришлось продать старинную табакерку, и это надолго решило вопрос с оплатой поверенного.
— С Леонидом Аркадьевичем вас, вероятно, связывают более близкие отношения, чем с Владиславом?
— Если считать единицей отсчета наши отношения с Владиславом, то у меня даже с местным сторожем они более близкие, — съязвила Агнесса. — За последние две недели мы со сторожем беседовали чаще, чем с Владиславом за последние двадцать лет.
Любопытная семейка.
— А у Леонида Аркадьевича с Владиславом сложились отношения?
— Думаю, примерно так, как и у меня. Хотя дядя Леня в силу своей природной общительности интересовался им больше. Поздравлял с праздниками, иногда приглашал в гости — кажется, безуспешно. Сам Леня тоже у него бывал.
— Откуда вам это известно, если вы не общались с братом?
— Дядя Леня рассказывал. Звонил и отчитывался: «Вчера заезжал к Владиславу, у него все в порядке».
— Что ж, если вам больше нечего добавить, благодарю, что уделили мне время. — Капитан поднялся.
Не хочет Барановская откровенничать — не надо, обойдемся без нее. Вон сколько народа шныряет за кустами, и у каждого ушки на макушке.
— Добрый день, Дмитрий Гаврилович! — Капитан отыскал своего недавнего собеседника.
— А, господин полицейский! Здравия желаю. — Композитор устроился в пластиковом кресле у коттеджа. — А я вот новости просматриваю. Внучка планшет подарила, так я, извольте видеть, даже газеты перестал покупать: все здесь. А как ваше расследование? Нашли хулигана, который толкнул Владислава Юрьевича под поезд?
— Пока нет. Но ищем.
— А ко мне по какому вопросу? — Он сдвинул очки на кончик носа.
— Вы хорошо знакомы с семьей Барановских, вот я и понадеялся, что расскажете о них, — попросил капитан, присаживаясь на ступеньки коттеджа.
— Не согласен с формулировкой. Я знаю не семью, а о семье.
— Хорошо, пусть так.
— Семьей этих людей назвать сложно. Семья — это же не просто кровная связь, это еще душевная теплота, близость. У Барановских этого не было. Не стало после смерти Юрия Николаевича. Ольга Николаевна, мать Леонида, была женщиной сухой, она не смогла сплотить семью после смерти брата. Агнесса и Владислав — дети от разных браков и никогда не были близки. После смерти отца они, кажется, вообще не общались.
— Давно умер Юрий Барановский?
— Лет сорок назад, Агнесса и Владислав были еще детьми. И знаете, после его смерти как будто проклятие какое-то нашло на весь род.
— В каком же это смысле?
— В самом прямом. Юрий Барановский был популярным композитором и ярким человеком. Открытый дом, множество друзей, ученики, поклонники, семья, дети. Он дважды был женат, слыл дамским угодником, красиво ухаживал, защищал друзей, восстанавливал против себя недругов. У него была красивая, полноценная жизнь. Сестра Юрия Николаевича тоже была женщиной успешной, хотя и несколько в иной области — сделала карьеру по партийно-профсоюзной линии. Они с братом поддерживали близкие отношения, Юрий Николаевич всегда относился к племяннику как к сыну. Одним словом, это была дружная семья, но после его смерти все распалось. Бывшие жены Юрия Николаевича устроили свою жизнь. А вот его дети выросли какими-то, как бы сказать точнее… Неполноценными, что ли?
— Что вы имеете в виду? — нахмурился капитан.
— Видите ли, ни Владислав, ни Агнесса не унаследовали талант отца. Но дело даже не в этом. Оба они какие-то бледные, неживые. Замкнутые, неустроенные люди. Ни один не сумел продолжить род. Слава богу, хоть Леонида Аркадьевича не коснулся этот вирус вырождения. Энергичный, способный человек, открытый. У него трое детей от разных браков, вы в курсе? Младшая, Машенька, здесь часто бывала в детстве. Очаровательная особа, сейчас уже, конечно, совершенно взрослая. Но Агнесса и Владислав — безжизненные ветви некогда сильного родового дерева. — Композитор Никонов смягчил улыбкой излишнюю патетику этих слов.
— Скажите, как по-вашему, у Владислава Барановского могли быть враги?
— Я уже отметил, что плохо знаю это поколение Барановских. Владислав Юрьевич был замкнутым человеком. Нет, он, безусловно, был вежливым и хорошо воспитанным, несмотря ни на что. И как о преподавателе я слышал о нем только лучшие отзывы.
— Простите, что значит это «несмотря ни на что»? — заерзал капитан.
— Между нами: его мать никак нельзя назвать человеком нашего круга. Девушка из простой семьи, необразованная, манеры оставляют желать лучшего. Ее у нас не любили. После смерти Юрия Николаевича она здесь, собственно, и не появлялась.
— А мать Агнессы?
— Наталья Романовна? О, это была царственная дама. Прекрасно ее помню. Красавица, умница, кандидат наук. Сколько внутреннего достоинства, грации!.. Жаль, Агнессе Юрьевне не передалась ее красота.
— Говорите, после смерти Юрия Барановского его бывшие жены и дети не общались?
— Насколько мне известно — нет. Да и что их могло связывать? Обе, насколько я знаю, снова вышли замуж. А Владислав и Агнесса встретились только в консерватории. Оба учились у нас, Владислав Юрьевич одно время даже подавал определенные надежды. Увы, достигнуть успеха ему не позволило отсутствие смелости, внутренней свободы. Он предпочел остаться на кафедре в качестве преподавателя. — Дмитрий Гаврилович сделал рукой изящный жест.
— А как же коллекция? Агнесса Юрьевна говорила, что коллекция находится в совместном владении.
— На этот счет я, уж простите, сказать ничего не могу. Я был у Юрия Николаевича и видел это удивительное собрание, но что касается вопросов владения — это, простите, не ко мне.
— Дмитрий, пора принимать лекарства! — Из распахнутого окна выглянула пожилая дама с элегантной стрижкой.
— Иду, Лидушка. Прошу меня извинить, господин капитан.
Итак, из всего семейства один Леонид процветает, что, впрочем, и так очевидно, и у него единственного имеются наследники. Впрочем, алиби у него тоже имеется. Железное.
Глава 3
Лубаантун, Британский Гондурас, 1924 год
Николай набросил рубашку и вышел из палатки. Влажный густой туман тут же схватил его в объятия. Вид раскинувшихся до горизонта джунглей после четырех месяцев сидения в этой глуши вызвал у Николая глухое до тошноты раздражение. Он устал от этой мокрой жары — так устал, что временами казалось, что в мире уже не существует сухого тепла. Устал от шевелящейся агрессивной зелени джунглей, от наводящего тоску рыка ягуаров по ночам. От вечного напряжения и однообразия, от необходимости жить в замкнутом обществе. В состав экспедиции входили несколько белых и двадцать индейцев.
