— Скажите, а его мать давно уехала из страны? Он сильно переживал ее отъезд? — Похоже, Владислав Барановский был типичным маменькиным сынком, привык отсиживаться за ее юбкой, а стоило мамочке уехать, и он потерялся.
— Лариса уехала лет пятнадцать назад с семьей своего второго мужа. Но и до ее отъезда они не были особо близки.
— В самом деле?
— Насколько я понимаю, они были довольно разные люди. Папа так всегда говорит, а он ее хорошо знал, они поддерживали отношения и до смерти дяди Юры, и после. А почему вас так интересуют характер Владислава и его детские травмы? К его смерти это же не имеет отношения?
— Да как вам сказать. Никогда не знаешь, какая мелочь имеет значение, а какая нет, — уклончиво ответил капитан.
Эта Мария ему понравилась. Открытая, симпатичная, за такой он бы с удовольствием поухаживал. Может, после окончания следствия? Хотя вряд ли она на него клюнет — староват и должность не та. Был бы топ-менеджером, тогда другое дело.
— Но я думала, что Владислав упал с платформы под электричку, — нахмурилась Маша. — Поэтому и в закрытом гробу будем хоронить.
— Так и есть.
— А зачем тогда вы меня вызвали?
Что ж, вопрос резонный.
— Дело в том, что пока не ясно, как именно он упал. Был ли это несчастный случай или… — Капитан замялся, не зная, стоит ли пугать это юное создание.
— Вы думаете, его толкнули? — Голос у нее внезапно сел.
— Не исключено. Именно это мы сейчас и проверяем.
— Но я все равно не понимаю, чем мои ответы могут вам помочь.
— Ваши слова, возможно, помогут найти человека, заинтересованного в смерти Владислава.
— Заинтересованного? Значит, вы думаете, его не случайно столкнул какой-то придурок? Иначе говоря, это было умышленное убийство? — Маша намеренно называла вещи своими именами. Ей как честному человеку бояться нечего и прятаться за размытыми формулировками не стоит. — Ничего себе.
Капитан уже пожалел о своих словах. Хотя папочка этой красотки далеко не дурак, Агнесса Барановская тоже. Наверняка они понимают, зачем полиция опрашивает свидетелей. Будь смерть Владислава Барановского несчастным случаем, давно бы оставили всех в покое.
— Так что вы думаете, Мария Леонидовна? Кому могла быть выгодна смерть вашего родственника?
— Так и напрашивается ответ: никому, — невесело усмехнулась Маша. — Но, наверное, это не совсем правда. Все-таки число владельцев коллекции уменьшилось на одного. Не знаю, честно, что это дает, поскольку ни папа, ни Агнесса все равно не позволят ничего продать, и все так и будет храниться в этой замшелой квартире на канале Грибоедова. Наверное, его смерть выгодна человеку, претендующему на его место на кафедре, — не знаю уж, кто именно о нем мечтает. Может, есть кто-то еще, кому его смерть выгодна, но мне об этом неизвестно. Если честно, и наше семейство ничего в этой ситуации не приобретает, только лишние хлопоты. Владислав был штатным хранителем коллекции, причем не требовал за это никакой зарплаты. Как быть с ней дальше — непонятно. — Она скривила губки.
— В каких отношениях были Агнесса Юрьевна и покойный Владислав?
— Да ни в каких. Я же вам объясняла, у него ни с кем не было отношений. Агнесса тоже дама с тараканами — угрюмая, необщительная старая дева. Говорят, их отец был совсем другим, веселым, компанейским человеком. Папа его часто вспоминает. Честно говоря, глядя на этих двоих, в такое чудо верится с трудом.
Да, этот капитан вцепился в их семейку не на шутку. Значит, у него что-то есть помимо простых подозрений. Но это и не улики как таковые, слишком общие вопросы он задает. Расслабляться точно не стоит — если будет настырно копать, что-нибудь обязательно нароет.
Ее размышления прервал телефонный звонок. Взглянув на дисплей, Маша недовольно скривилась, но все же ответила.
— Маня, ты где застряла? Сколько можно ждать?
— Это у нас молочница на даче баба Маня, а меня Марией зовут. Ясно? — Она понимала, что бессовестно срывается на подруге, но ничего не могла с собой поделать. — Я говорила тебе, где была и зачем, и нечего меня дергать.
— Мань, тебя там чего, озверином накормили? Я просто спросила, скоро ли ты будешь. Мне-то все равно, вот Данька весь извелся. — Она ехидно хихикнула.
— Ладно, потерпите, через пятнадцать минут буду.
Ехать никуда не хотелось. Хотелось посидеть в тишине и подумать, и если бы не Данька, она бы точно повернула к дому. Но в последнее время он стал невыносимо ревнив — как чувствовал, что у нее назревает новый роман. Но с другим воздыхателем пока все было слишком туманно, и Маша не хотела терять Даниила, весьма состоятельного и завидного поклонника. Пришлось ехать на встречу — вместо того, чтобы всесторонне проанализировать сложившуюся ситуацию, может, даже с Кони посоветоваться.
Этот простодушный капитан добросовестно копает под их семью. В примитивное служебное рвение Маша не верила. А что, если это расследование заказали? Мирошкин, скорее всего, вообще не в курсе. Указание пришло сверху.
А виной всему коллекция, больше их семейство ничем заинтересовать не может. Маша была прекрасно осведомлена об уникальности и ценности собрания. Такие полотна, подлинность которых, между прочим, подтверждена разными экспертизами, надо разыскивать и караулить годами. И стоят они баснословных денег. Но если владельца загнать в угол, а потом пообещать его оттуда выпустить, он может стать гораздо сговорчивее. Смерть Владислава вполне могла стать таким рычагом в умелых руках.
Папа с Агнессой, конечно, слишком наивны, чтобы просчитать такую комбинацию. Нужно подумать, кто в последнее время интересовался коллекцией, и вычислить заказчика.
Вечером, когда она вернулась, отца уже не было. Матери тоже. Кажется, у мамули завелся очередной поклонник? Что поделать, отцу уже шестьдесят с хвостиком, а маме едва исполнилось сорок. Маша была девушкой, не склонной к морализаторству. Любовь любовью, а природа берет свое. Главное, что отец ни о чем не догадывается.
Глава 7
Ленинград, 1924 год, ноябрь
В Петроград он въехал поздним вечером и не узнал знакомый с детства город. Темень, грязь, уныние. Фонари почти не горели. На вокзале спали вповалку оборванные, изможденные люди, приличной публики видно не было. У поездов шныряли голодные дети.
Зрелище всеобщей нищеты, сиротства и запустения больнее ранило сердце, чем собственные горести. В приличном пальто и фетровой шляпе он выглядел этаким сытым барином. К нему сразу подскочил носильщик, и пока Николай вытряхивал из карманов мелочь, чтобы раздать беспризорным, проворно погрузил вещи на тележку.
— Зря вы, товарищ, этих прикармливаете. Не ровен час, накинутся и обдерут как липку.
— Да что вы такое говорите? Это же дети, они есть хотят! — Николай с ужасом смотрел на маленьких попрошаек.
