— Ты прав, странного в этом деле много, но если убийства связаны с наследством старой музыкантши, то, вполне возможно, все было кем-то тщательно спланировано.
Суржиков печально вздохнул:
— Первое дело и такое сложное! И едва какая-то ниточка появляется, тут же пропадает. Поеду еще раз допрошу знакомых Вебер, вдруг я чего упускаю?
Ланская встретила Суржикова в красивом розовом шелковом халатике и сразу провела в кухню, где вкусно пахло кофе.
Любочка была в прекрасном настроении, свежа и хороша.
«Не иначе как тоже влюбилась», — мрачно подумал Егор и сделал комплимент:
— Прекрасно выглядите.
— Кофе будете? — загадочно улыбаясь, прощебетала Ланская.
Взглянув на красивые воздушные пирожные на столе, Суржиков сглотнул слюну.
— Пожалуй…
Хозяйка поставила перед ним чашечку кофе, придвинула пирожные.
— Угощайтесь, сегодня купила.
Суржиков благодарно кивнул, взял пирожное и осторожно спросил:
— У вас какие-то изменения в жизни? Вы какой-то другой стали.
Ланская вновь довольно улыбнулась:
— Я собираюсь выйти замуж.
— Поздравляю. И кто ваш избранник?
Хозяйка отвела взгляд и вдруг рассердилась:
— Какая разница?
— Небось музыкант? — не успокоился Суржиков.
— Что-то в этом роде, — кивнула она. — Но вы же пришли не о моей личной жизни поговорить. Давайте к делу: что еще случилось?
— Ничего, — угрюмо ответил следователь. — Я хотел о «Реквиеме» уточнить, про ноты, что хранились у Вебер.
Взгляд Ланской стал очень серьезным и в то же время печальным.
— Неужели их нашли?
Суржиков заерзал.
— Нет, — соврал он, — но обязательно найдем. Так кто еще знал о том, что Вебер хранит эти ноты?
Любочка задумалась.
— Как вам сказать, если об этом стало известно в консерватории, то, наверное, многие. Нашлись бы и безумцы, что решились бы их продать.
— Какая-то бумажка стоит человеческой жизни, — вдруг возмутился Суржиков.
— Понятие ценности относительное. Кого-то интересует материальная сторона вопроса, а для кого-то важно, что это наследие великого Моцарта. И если вас интересует мое мнение, то я уверена, что все эти убийства связаны с нотами, но как именно, не представляю.
На остальные вопросы Ланская пожимала плечами, и лишь когда он назвал имена Фарятьева, а затем Бобрышевой, глаза девушки сверкнули. То ли это было негодование, то ли возмущение, то ли интерес, Суржиков понять не успел, но ответ ее был однозначен — «ничего не знаю».
Больше ничего не добившись от Ланской, следователь поехал к певице Разумовской.
Элеонора встретила его настороженно и провела в просторную столовую.
Девушка выглядела подавленной и мрачной, и Суржиков поинтересовался:
— У вас все в порядке?
— Как вам сказать? — ответила она. — Наверное, как у всех, то полоса белая, то полоса черная, а у меня сейчас серая.
— Это бывает, — добродушно улыбнулся следователь. — Хорошо, что не черная. Так что же все-таки случилось? Может быть, нужна помощь?
Элеонора вздохнула:
— Нет, это личное. С женихом рассталась.
Суржиков удивился:
— Вы такая красивая! Только последний идиот мог вас отпустить. Уверен, скоро у вас появится новый поклонник, лучше прежнего, и все будет хорошо!
Певица повеселела.
— Вашими устами, да мед бы пить, — засмеялась она. — Меда, к сожалению, нет, кофе с ликером хотите?
Суржиков смутился.
— Я на работе, нам спиртное нельзя.
— Какое же это спиртное? — улыбнулась Элеонора. — Капелька ликера на чашку.
Следователь сдался, и вскоре они уже пили кофе и беседовали.
— Я уверена, что Виолетту Генриховну убили из-за нот Моцарта и девицу, администраторшу кинотеатра, тоже. И боюсь, что это только начало, — вздохнула Разумовская. — Но кто этот убийца, я понятия не имею.
Элеонора хотела было рассказать об Арнольде, о своих подозрениях, но так и не решилась: природная осторожность и гордость не позволили.
Глава 46
Стервятники слетелись
Посланец таинственного графа Франца Вальзегг фон Штуппаха, заказавшего «Реквием», не заставил себя долго ждать и вскоре после смерти Моцарта появился в доме вдовы.
Теперь Констанция убедилась, что странный незнакомец вовсе не был плодом воображения ее покойного супруга.
Господин потребовал у наследницы заказанную графом мессу.
— Композитору был выдан аванс пятьдесят дукатов. Я бы хотел получить «Реквием».
Констанция принялась жаловаться:
— Мой муж умер, и после его смерти осталось очень много долгов. Я нахожусь в отчаянном положении, у меня нет денег.
— Дело не в деньгах. Мне нужен «Реквием», — мрачно произнес долговязый господин. — Если вы его отдадите заказчику, он хорошо заплатит. Я зайду к вам через неделю.
Констанция бросилась в кабинет покойного супруга, в котором сейчас обосновался Зюсмайер.
— Мне нужен «Реквием» Вольфганга! Где он? Его хотят выкупить!
Зюсмайер задумался, затем принялся перебирать бумаги и, вытащив разрозненные листки, протянул ей:
— Вот, но «Реквием» не закончен…
— Как же нам быть, вдруг тот граф не захочет приобретать недописанную партитуру? — растерялась Констанция. — Я была уверена, Вольфганг закончил его.
— Это все, что есть, — развел руками Зюсмайер, кивнув на листки с нотами.
— Но нужно срочно что-то придумать, — заявила вдова, — иначе я потеряю деньги!
— Не переживай, я все сделаю и с заказчиком сам переговорю, а то он тебя обманет и не заплатит настоящей суммы, — пообещал Зюсмайер.
Поколебавшись, Констанция согласилась.
Ровно через неделю посланник графа явился за «Реквиемом».
Зюсмайер предусмотрительно с утра отправил Констанцию к родственникам и приготовился к встрече.
— Госпожа Моцарт доверила мне передать вам «Реквием», — заявил он посетителю.
Посланник кивнул, молча протянул Зюсмайеру 500 дукатов и забрал ноты.
Когда вернулась Констанция, Зюсмайер скорбно вздохнул и произнес:
— Граф был недоволен, что Моцарт не дописал «Реквием». Он заплатил лишь пятьдесят дукатов…
