— Хорошо, — ответила она, — я кое-что уточню и перезвоню вам.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Фарятьев. — Едем к Ланской?
Недовольно поморщившись, Ирма Юрьевна сказала:
— Не знаю, обещала перезвонить.
Фарятьев задумчиво откинулся на спинку кресла, его широкий лоб прорезала поперечная глубокая морщина.
— А что, если старуха отдала «Реквием» Ланской и та уже толкнула его в Австрии? Или договаривалась, чтобы толкнуть, вот старушку и порешили какие-нибудь ее дружки?
Ирма Юрьевна с изумлением уставилась на Фарятьева.
— Ты с ума сошел? Никогда не поверю, что Ланская на такое способна! А потом, ты видел ее друзей — все сплошь интеллигенты. Они в ужас придут от одной только мысли об убийстве. Нет, наверняка Любочка ездила в Австрию с целью исследования творчества Моцарта, не более.
Игорь хохотнул.
— Ты такая доверчивая! Думаешь все о высоком, а я уверен, что она ездила с целью прозондировать почву для продажи «Реквиема»! Могу даже поспорить.
— Спорить я не буду, может, ты и прав. Но если ты прав, то тем более нужно как можно скорее выяснить, где находятся ноты!
— На сто процентов уверен, что Ланская знает!
— Если это так, то ты форсируй события, прояви к Любочке интерес, женщина она одинокая, а ты видный мужчина, очаруй ее, — учила Ирма Юрьевна. — И она сама тебе все расскажет.
— А ты ревновать не будешь? — засмеялся Фарятьев.
— Не буду.
Ланская несколько раз попыталась дозвониться Диане, но девушка не брала трубку.
«Что же делать? — лихорадочно соображала Любочка. — Непонятно, зачем ко мне рвутся эти товарищи…»
Ланская после погрома в квартире и, самое главное, после убийства Виолетты Генриховны стала бояться людей. А когда Диана сказала, что Виолетта Генриховна вычеркнула из своей записной книжки фамилию Фарятьева, встречаться с ним особенно не хотелось. Любочка подозревала, что у замдиректора консерватории и Вебер произошел какой-то серьезный конфликт. Она в очередной раз набрала номер Дианы, но Арсеньева по-прежнему не отвечала.
Зато через час вновь позвонила Ирма Юрьевна.
— Ну что, Любочка? — елейным голоском пропела она. — Так мы заедем к вам часиков в пять?
И Ланская решилась. Зачем ей Диана, она и сама сможет выведать у Фарятьева причину его конфликта с Виолеттой Генриховной.
— Хорошо, приезжайте, — согласилась она. На всякий случай Любочка еще раз набрала Диану, но, так и не дождавшись ответа, стала готовиться к приему гостей.
Гости появились на полчаса позже обещанного, и этого времени как раз хватило Любочке, чтобы завершить сервировку стола.
Фарятьев выложил деликатесы, поставил бутылку дорогого коньяка семилетней выдержки и бутылку грузинского вина.
Любочка всплеснула руками:
— Ой, ну к чему такие траты?
— Должны же мы достойно помянуть Виолетту Генриховну, — улыбнулась Ирма Юрьевна.
Игорь Алексеевич открыл бутылки и сразу же налил дамам коньяк.
— А почему коньяк? — запротестовала Любочка.
— Поминают только крепким спиртным, — со знанием дела заявил Фарятьев.
У Любочки промелькнула мысль, что, наверное, это даже к лучшему, крепкие напитки быстрее развяжут гостям язык. А сама решила не пить. Но Ирма Юрьевна, увидев, что Ланская едва пригубила коньяк и поставила бокал на стол, возмутилась, что на поминках принято пить до конца. Любочка ядовито указала ей, что и сама кадровичка едва притронулась к коньяку. А Фарятьев, подавая пример, выпил до дна еще пару рюмок. В результате препирательств напились все втроем.
С трудом ворочая языком, Фарятьев пытался узнать у Любочки, где она хранит ноты «Реквиема», Любочка словно не слышала его и допытывалась, чем Игорь обидел Виолетту Генриховну. А Ирма Юрьевна, пользуясь моментом, все время отлучалась из комнаты и осматривала квартиру Ланской на предмет тайника.
— Я Виолетту обожал, — пустил пьяную слезу Фарятьев, — я не мог ее обидеть!
— Ничего подобного, — сердилась Любочка. — Вы, Игорь Алексеевич, преследовали Виолетту Генриховну!
Фарятьев даже протрезвел от возмущения.
— Ты думаешь, что говоришь? Зачем мне ее преследовать?
Любочка погрозила ему пальчиком.
— А Виолетта Генриховна мне говорила, что вы…
— Ты мне лучше скажи, зачем ты в Австрию ездила? — перебил Фарятьев.
Ланская прищурилась.
— Зачем люди ездят по туристическим путевкам?
Утомленная безрезультатными поисками нот, вернулась Ирма Юрьевна, ее макияж поплыл, и под гримом резко обозначились возрастные морщины. Она грузно опустилась на свое место, допила из рюмки коньяк и закинула в рот ломтик лимона.
— А чего это у вас рюмки пустые? — взвизгнула она. — Игорек, давай по новой наливай.
С готовностью кавалер наполнил рюмки до краев. Но Любочка резко отодвинула от себя коньяк, рюмка опрокинулась, на скатерти образовалось пятно.
— Я больше не могу, — сказала Ланская.
Ирма Юрьевна подвинула к ней стул и, обняв девушку за плечи, задушевно произнесла:
— Любочка, помнишь, ты мне рассказывала про Виолетту Генриховну и упоминала, что у нее есть ноты «Реквиема», написанные рукой Моцарта?..
— Не помню, — нахмурилась Ланская.
Но Ирма, словно не услышав, продолжала:
— Ты, наверное, в Австрию ездила из-за «Реквиема», да?
Ланская отодвинулась и презрительно взглянула на Ирму Юрьевну.
— Что вам нужно?
— А если кто-нибудь напишет кое-куда, — с кривой улыбочкой добавила Ирма Юрьевна, — что это тебе была выгодна смерть старушки?..
Фарятьев быстро закивал, подтверждая слова спутницы.
Любочка, которая скорее показывала, что она пьяна, нежели опьянела на самом деле, потому что до прихода гостей выпила сырое яйцо и съела кусок сливочного масла, да еще практически весь коньяк незаметно выплескивала под стол, строго проговорила:
— Тогда не забудьте дописать, что граждане Фарятьев и Оболонская очень интересуются наследством Вебер и откуда-то выведали, что у нее хранились старинные ноты, из-за которых несчастную Виолетту Генриховну и убили.
Оболонская обиженно скривилась и вскочила:
— Игорь, ты посмотри, какая гадина!.. Мы к ней пришли поддержать, а она такое говорит! Нам здесь делать нечего, пойдем отсюда…
Фарятьев, пошатываясь, поднялся на ноги и пьяно проговорил:
— Ты, Ланская, не очень-то выпендривайся! «Реквием» — народное достояние, и тебе следует отдать ноты нам как представителям консерватории.
