— Не знаю, но очень хочу знать.
Любовь Ланская вздохнула и задумалась.
— У меня вчера был следователь Суржиков, он такой молодой и не произвел на меня впечатления человека опытного.
— На меня тоже, — буркнула Диана. — С того момента, как убили Виолетту Генриховну, столько всего произошло, а он ничего еще не выяснил.
Любочка крепко сжала кулачки, черты ее лица стали жесткими.
— Я сама разыщу убийцу Виолетты Генриховны, чего бы мне это ни стоило!
Горько усмехнувшись, Диана сказала:
— Это очень опасное занятие.
— Вы думаете, я не знаю? — Ланская вдруг всхлипнула и полезла за носовым платком. — Вы не понимаете, — сквозь слезы произнесла она, — меня с Виолеттой Генриховной связывала долголетняя, нежная дружба и… очень важное дело.
— Это вы о Моцарте? — невольно вырвалось у Дианы.
У Любочки слезы мгновенно высохли, и она внимательно посмотрела на Диану.
— Откуда вы знаете?
— От ваших коллег из консерватории, — ответила девушка.
Ланская изумленно округлила глаза.
— Вы хотите сказать, что есть люди, которые знают нашу тайну?
— Думаю, таких немало, — усмехнулась Диана.
— Не говорите загадками!
— Даже и не собиралась, — обиженно фыркнула Диана. И рассказала, как кадровичка Ирма Юрьевна посвятила ее в тайны Виолетты Генриховны.
Любочка побледнела.
— Боже мой! Я действительно говорила с Ирмой Юрьевной о Моцарте, потому что волновалась за состояние психического здоровья Виолетты Генриховны…
— Понимаю, — кивнула Диана, — но этим вы оказали Вебер медвежью услугу, и, может быть, из-за этой тайны ее убили.
Ланская сделалась вся пунцовая и задрожала.
— Какой кошмар!
— Успокойтесь, может быть, причина совсем в другом, есть еще две жертвы, убитые таким же способом. Вы мне лучше скажите, вы бывали дома у Виолетты Генриховны?
— Да, а что?
— А про ее старый ридикюль знаете что-нибудь?
— Думаю, она носила в нем письмо Моцарта и ноты «Реквиема».
Диана оживилась.
— Я тоже так подумала. Когда ее убили, ридикюль пропал.
Гостья окончательно расстроилась.
— Боже мой, это я виновата! Это все из-за «Реквиема»!
— А вы Эмилию Бобрышеву знаете? — осторожно спросила Диана.
— Эмилию? Это вы про ту девушку, которая у Виолетты Генриховны уроки вокала брала? Почему вас это интересует? — удивилась Любочка.
Теперь пришла очередь Дианы удивляться:
— Эмилия брала уроки пения?
— Да, а что здесь такого?
— И как давно это было?
Ланская задумалась.
— Да где-то с полгода назад.
— А как Виолетта Генриховна познакомилась с ней?
— По объявлению. Честно говоря, я не помню, то ли Виолетта Генриховна давала объявление, что дает уроки пения, то ли Эмилия, что ей нужен преподаватель вокала. А потом Виолетта Генриховна жаловалась, что Эмилия у нее в вещах роется, что ключи пыталась украсть и все в этом духе. И она ученице отказала, тем более что у девушки ни голоса, ни способностей не было.
— Как интересно, — задумалась Диана и покачала головой. — Значит, не случайно Эмилию тоже, как и Виолетту Генриховну, задушили скрипичной струной…
Ланская окончательно пала духом. Сжав виски тонкими, изящными пальцами, она невидящим взглядом уставилась в пустоту.
— Неужели это я виновата?
Диане стало ее жалко, и она предложила:
— Хотите кофе и бутерброд? Я с утра не успела позавтракать. Составьте мне компанию. Вам бутерброд с колбаской или с сыром?
— С сыром, — автоматически произнесла Любовь. — И лучше чай.
Диана сбегала в буфет и вернулась с двумя чашками чая и бутербродами.
— А что вы можете сказать о Фарятьеве? — вдруг вспомнила она.
— Редкостный бабник, — поморщилась Ланская, — и мерзавец редкостный…
— Суржиков сказал, что его фамилию Виолетта Генриховна из своей записной книжки вычеркнула.
Любочка удивилась:
— А он что, у нее был записан? Не помню, чтобы они общались.
«А старушка-то была скрытной и никому не доверяла, вот и результат», — подумала Диана.
Глава 30
Разведка боем
Оболонская, покачивая крутыми бедрами, вошла в кабинет Фарятьева и уселась напротив него.
Игорь Алексеевич сидел за столом и с кем-то сердито разговаривал по телефону. Закончив беседу, он положил трубку и с недоумением взглянул на Ирму Юрьевну.
— Ты чего такая вся взволнованная, случилось чего?
Ирма Юрьевна, оглянувшись на дверь, зашептала:
— Ланская из Австрии вернулась.
— Ну и что?
— А то, что она наверняка знает, где Виолетта держала «Реквием», и у нее это надо как-то выведать!
Фарятьев растерялся.
— И как ты себе это представляешь?
— Мы должны навестить ее и сообщить о смерти Вебер. Купим коньяка, приедем в гости…
— Что, просто так, без приглашения?
Загадочно взглянув на Фарятьева, Ирма Юрьевна проворковала:
— А мы ей от имени администрации консерватории выразим соболезнование в связи с гибелью ее близкой подруги и наставницы.
Фарятьев насмешливо хмыкнул:
— Какая ты умная, Ирма! Я восхищаюсь твоей находчивостью, только вот сомневаюсь, что из этого что-нибудь получится.
Упрямо тряхнув головой, Ирма Юрьевна прямо из кабинета Фарятьева позвонила Ланской.
Та сразу взяла трубку. Оболонская бодро и в то же время участливо защебетала:
— Здравствуйте, Любочка. Как вы? Надо же, какое горе! Вы же так с Виолеттой Генриховной дружили, у нее никого ближе вас не было! Милая Любочка, мы с Игорем Алексеевичем собрались вас навестить, поддержать… — На том конце провода затянулось молчание. Ирма Юрьевна даже растерялась и кашлянула. — Люба, вы слышите меня?
— Слышу, — сухо ответила Ланская. — Спасибо за соболезнование, но я вас, к сожалению, принять не могу.
Оболонская не ожидала отказа и растерялась.
— Любочка, но как же так? Мы же не чужие люди! Виолетта Генриховна и для нас много значила, — обескураженно пискнула она и задушевно протянула: — Вы не должны замыкаться в своем горе. Может, мы все-таки приедем на часок?
Ланская задумалась, понимая, что так просто от дорогих коллег не отделаться, и вдруг у нее мелькнула спасительная мысль: а что, если пригласить Диану, пусть она поприсутствует, к тому же у нее есть вопросы к Фарятьеву.
