Книга Пожарский, страница 55. Автор книги Дмитрий Володихин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пожарский»

Cтраница 55

Правильно было защитить боярынь прежде всего из соображений веры, ради Христа.

Правильно было не дать их в обиду, поскольку и сам Дмитрий Михайлович — служилый человек по отечеству. Пусть и невеликий, но аристократ. Как мог он отказать в защите людям, принадлежащим той же общественной среде?

Правильно было сохранить честь и достоинство беззащитных, поскольку Минин и Пожарский восстанавливали старый порядок. А старый порядок предполагал защиту от бесчестья силой закона. И раз он был признан идеалом, что ж, оставалось этого идеала придерживаться.

Наконец, правильно было просто показать распоясавшимся гультяям, кто в войске хозяин. Тот же Трубецкой многое разрешал казакам. Порой он просто не контролировал казачьи отряды, формально входившие в состав Первого ополчения. Много ли Дмитрий Тимофеевич добился своим попустительством? Как покажут события ближайших месяцев, он даже не сумел заработать популярность в казачьем сообществе. Пожарский требовал дисциплины, он наводил порядок железной рукой. Он готов был рисковать, требуя подчинения, проводя свои решения в жизнь любой ценой. Но разве не такой и должна быть армия? Если полководец приказывает, а подчиненный делает по-своему, то это не армия, а сброд.

Обороняя честь «боярынь», Пожарский показал себя благородным человеком, добрым христианином и разумным военачальником. В конечном итоге — неразвращенным человеком в развращенное время. Едва ли не этим его поступком впечатлился И. Е. Забелин, когда написал о Дмитрии Михайловиче: «Храбрый, мужественный и искусный воевода, никогда не отступавший от опасности в битвах, отличается… гуманными качествами характера». [228]

Вскоре польский гарнизон принужден был сдаться на милость победителей…

Между очищением Китай-города от поляков и капитуляцией Кремля — всего несколько дней. Но это дни, наполненные высоким драматизмом.

Для поляков это были дни мучений и ужаса: их ожидало возмездие за все «воинские преступления», говоря языком современной политики. Для соединенных с ними представителей русской аристократии неизбежный исход также не сулил радужных перспектив, им было чего опасаться. Для казаков ожидание наполнилось предвкушением богатой добычи: не дали наиграться женщинами, так хоть казной вдоволь насытят! Для Минина и Пожарского с верными ополченцами наступило тревожное время. Оба понимали: сдача поляков произойдет со дня на день. Но как не допустить страшной резни? Как сохранить порядок в армии? Как распорядиться, наконец, пленниками, если самим земцам нечего есть?

Начались переговоры.

Будила мелодраматично повествует: «Когда нас, несчастных осажденных, злополучие охватило со всех сторон, когда мы не могли получить никакой помощи от короля — нашего государя, когда колесо нашего счастия опрокинулось и настал иной конец наших дел, так счастливо нами начатых и поддерживаемых долгое время нашей кровью, здоровьем и издержками, когда силы наши пали, природа наша отказывалась служить, тогда мы, полумертвые, с великой скорбию и плачем, взяв во свидетели Бога, что мы ни чем неповинны перед государем и отечеством, и удерживали столицу до тех пор, пока нам доставало не только старых средств к удержанию крепостей, столиц, но и многих новых, о которых нигде не говорится в летописях и которые мы оставили для потомства, мы принуждены были войти с русскими в договор, ничего не выговаривая себе кроме того, чтобы нас оставили живыми. Русские того же дня дали присягу, что сохранят нам жизнь и будут держать в чести» [229]. Внимая этим театрализованным речам, не стоит забывать: именно благодаря нерасторопности польских военачальников кремлевский гарнизон не имел достаточно продовольствия. При их же попустительстве в среде осажденных начался каннибализм. Так что поражение Струся и его людей имеет в своей основе мало героического и гораздо больше — управленческой слабости.

Первая достигнутая договоренность состояла в том, что перед поляками из Кремля выйдут русские. Вероятно, Струсь еще уповал на поддержку извне. Потянуть еще день, еще час, и за строем закопченных печищ, в снежной кисее, покажутся реющие на ветру польские боевые знамена…

Тщетно!

Авраамий Палицын пишет: «И прежде отпустили [поляки и литовцы] из града боярина князя Федора Ивановича Мстиславского с товарыщи, и дворян, и Московских гостей и торговых людей, иже прежде у них бышя в неволи» [230]. Троице-сергиев-ский келарь очень осторожен в выражениях. Действительно, многие из московских дворян и купцов оказались у польского гарнизона в жестокой неволе. Но кое-кто немало способствовал проникновению вооруженного врага в сердце русской столицы.

Тот же князь Федор Иванович Мстиславский, родовитейший человек России, глава Семибоярщины, а до того — старший боярин в Думе при пяти монархах, звал на российский престол Владислава. По знатности он и сам мог сделаться русским государем, но, очевидно, боялся участи Василия Шуйского или же, как говорят современники, был лишен честолюбия. В данном случае умеренность по части политических амбиций сыграла с ним самим и со всею Россией злую шутку: отказавшись от шапки Мономаха, Федор Иванович сделался сторонником польского владычества. Именно он во главе аристократической делегации с почетом встречал у ворот Москвы войско гетмана Жолкевского. Именно он упрашивал Жолкевского остаться в русской столице. Сам гетман впоследствии рассказывал об этом эпизоде в подробностях, довольно неприятных для репутации князя Мстиславского: «В то время, когда гетман [231] должен был выезжать из Москвы, пришел к нему Мстиславский, и с ним около ста знатнейших бояр, и, запершись с гетманом, просили его о двух вещах: во-первых: не предстоит ли возможности, чтоб он не уезжал от них, ибо, говорили они, теперь в присутствии твоем мы живем смирно и согласно, а по отъезде твоем опасаемся, чтобы люди ваши, как своевольные, с нашими людьми не произвели ссоры; во-вторых, ежели иначе быть не может, и он должен ехать, то в таком случае, чтобы войско свое оставил в хорошем управлении. Они же [бояре] с своей стороны обещали стараться до прибытия королевича удержать дела ненарушимо и в спокойствии; но только чтобы гетман поехавши просил е. в. короля сколь возможно скорее отправиться на сейм, присовокупляя: «Знаем, что у вас не может быть ничего прочного без утверждения сейма; а потому, пусть е. в. король, уговорившись и определив с послами нашими все дела, касающаяся обоих государству после сейма, как наискорее приезжает к нам с государем нашим королевичем Владиславом, ибо мы знаем, что королевич, по молодости своей не совпадает еще с столь великими делами, то чтобы король до совершеннолетия управлял государством». Гетман отвечал им, что иначе не может сделать, как только отправиться; однако так уезжает, что войско будет содержаться в таком же порядке, как и в присутствии его». [232] И теперь, после крушения «польского проекта» Мстиславского, князь должен был выйти к обозленным ополченцам во главе соратников своих. Земцы имели полное право задать Федору Ивановичу вопрос наподобие того, который задал Тарас Бульба своему отпрыску: «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» Князь кушал кошек и собак вместе со Струсем и его бойцами по собственной вине. Более того, в октябре двое обезумевших от голода солдат ворвались к нему, отыскивая пищу, а когда хозяин выразил возмущение, то один из них ударил князя кирпичом по голове — чуть не убил! [233] И хорошо, что Господь послал Федору Ивановичу такой жизненный опыт. За любые выкрутасы когда-нибудь приходит время платить…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация