Игорь искал отца около получаса — тот хоть и пьяный был, но успел уйти довольно далеко по лесной тропинке. Когда мальчик его нашел, Вадим уже крепко спал под кустом. Игорь устроился рядом, сначала сидел, потом прилег, подстелив под себя куртку. Рядом храпел отец: на лбу кровавая ссадина, одна штанина задралась чуть ли не до колена, другая чем-то испачкана. Мальчику было страшно. Но он был всего лишь мальчиком, и рядом был пусть и пьяный, но любимый папа.
Он сам не заметил, как заснул. Проснулся, когда уже было совсем светло, вставало солнце и пели птицы. Отец по-прежнему спал рядом. Хотя… Не совсем по-прежнему. Вадим Семенович спал, но под другим кустом, и головой не в ту сторону, как было, когда Игорь его нашел, а в противоположную. Мальчик начал его будить, разбудил, и они побрели в сторону дачи. А там пожарные машины, милиция, «Скорая»… Дом сгорел, на пожарище обнаружены обгоревшие останки. Опознавать нечего.
Версия сложилась сразу и была подтверждена всеми материалами дела. Показания Игоря Пескова были расценены вполне грамотно: мальчик спал и не может с достоверностью утверждать, что отец ночью никуда из леса не уходил. Заснул — отец был рядом, проснулся — тоже рядом, но между этими двумя моментами прошло как минимум часов пять. Ребенок спал. Отец был пьян и не помнит ничего. Была возможность у Вадима Пескова совершить убийство жены? Была. Был у него мотив? Был. Есть у него подтвержденное алиби? Нет. О чем тогда еще говорить?
Чей именно обгоревший труп был обнаружен на даче Песковых — пока неизвестно. Наверное, какой-нибудь бродяжки или проститутки с трассы. Никаких анализов ДНК в ту пору еще не ведали, а уж о том, чтобы в заключении судмедэксперта все было написано как нужно, позаботились. И про группу крови, и про зубную карту. Екатерина Пескова с горячо любимым Антикваром той же ночью убыла из столицы нашей Родины в неизвестном направлении, и документы у них были уже на имена Надежды и Филиппа Хмаренко. Может быть, сразу в Нанск и направились, а может быть, сначала где-то в другом месте осели, а уж потом в Нанск перебрались.
В Москве же тем временем началась активная работа по приведению в идеальный порядок уголовного дела по обвинению Пескова Вадима Семеновича в убийстве супруги. Трех месяцев организаторам всей затеи показалось маловато, они решили дотянуть отвратительное агрессивное поведение Вадима Пескова до года, для чего в ход пошли фальсифицированные протоколы допросов свидетелей, Юхновой и Бежицкого, якобы проживающих в том же доме. Вероятнее всего, сама по себе необходимость этой мерзкой комбинации возникла весной, а осуществлять ее нужно было не позднее лета, иначе потом Песковых на дачу не заманишь. У них просто не было времени растягивать удовольствие на полгода-год. В то же время хотелось, чтобы дело выглядело как-то… ну, поубедительнее, что ли. Все-таки Песков, при всех своих недостатках, в злоупотреблении спиртным раньше замечен не бывал. Начать пить человек может в любой момент, но вот сколько времени ему нужно, чтобы допиться до такого состояния, в котором убиваешь жену и потом этого не помнишь? Три месяца — сомнительно. Шесть — уже лучше. А еще лучше — год. Показания липовых свидетелей, проживавших по липовым адресам, оформили протокольчиками, справочками для суда запаслись, все честь по чести. С прокурором, утверждавшим обвинительное заключение, поговорили. С гособвинителем, выступающим в суде, воспитательную работу провели. Судье дали понять.
Хорошее было раньше законодательство, при советской власти-то! Адвокат допускался к делу только тогда, когда предварительное следствие заканчивалось. И времени на изучение дела и подготовку к процессу можно дать побольше, а можно и поменьше. А уж потом, после отказа в удовлетворении кассационной жалобы, дело спрятали так надежно, что и концов не найдешь. Вряд ли оно вообще существует еще, это дело по обвинению Пескова В.С. по ст. 103 УК РСФСР. Скорее всего, уничтожено от греха подальше.
Вадим Песков получает срок и отбывает в колонию. Возвращается тихим, спокойным, воцерковленным, сына в его борьбе никак не поддерживает, говоря, что «сам виноват, не надо было пить». Да и за что бороться, если он действительно ничего не помнит? А вдруг и в самом деле — убил? Черт его знает… Игорю тоже несладко: с одной стороны, он не верит в то, что его любимый отец мог убить человека, но с другой — понимает, что дать голову на отсечение не может, ведь спал же, а когда проснулся, папа лежал в другом месте, и видно, что вставал. То ли к соседнему дереву по малой нужде отходил, то ли и вправду до дачи дошел и…
С бывшими дружками по зоне Вадим Семенович общаться не стремился. После освобождения и до самой его смерти то один придет, то другой на огонек заглянет, но дольше получаса ни одна встреча не длилась: притихший мирный человек, искренне каявшийся в своей вине, был уголовникам не интересен, толку от него никакого. Некоторые пытались втереться через сына, Игоря, просили позвонить или иным каким образом связаться, если отец одумается и вспомнит о крепких законах содружества и совместного выживания на зоне. Но отец не одумался.
А Игорь каждый раз после таких визитов пристрастно выспрашивал у Вадима Семеновича, что за человек приходил, да зачем приходил, да чем он живет-дышит. Отец, чистая душа, рассказывал все, что знал. Именно так Игорь Песков и узнал, что одним из тех, кто оставил номер телефона и просил звонить, был небезызвестный в криминальных и милицейских кругах Сева Колчан, он же Всеволод Альбертович Колчанников, знаменитый, помимо всего прочего, тем, что через него можно было достать любой документ, вплоть до удостоверения сотрудника ФСБ, а уж общегражданские паспорта, свидетельства о рождении и браке, водительские удостоверения — вообще плевое дело. Легко и быстро. Чисто и надежно. Сева ухитрялся делать такие документы, которые выдерживали почти любые проверки, кроме совсем уж серьезных. Но дорого. Очень. А если в паспорте какие-то данные должны быть по выбору заказчика, то еще дороже. Что там соседка слышала? Что про девяносто третий бензин разговаривали? Нет, товарищи дорогие, не про бензин они говорили, а про год рождения в том паспорте, который предназначался для племянника Алеши Фокина. На самом деле Алексей родился в 1992 году, но в данном случае — «или девяносто третий, это без разницы, на ходовые качества не влияет».
Многое в этой конструкции основано на фактах, рассказах самого Игоря Пескова и материалах дела, многое — на домыслах. В том числе и та часть, которая связана с днем сегодняшним. Спасибо девушке Анечке — дельную мысль подсказала о том, что человеку, у которого внутри такой раздрай, как у Игоря, захочется искать подтверждения своей правоте, чтобы заглушить чувство вины. Потянули за эту ниточку — и вытянули фотографию Екатерины Песковой в обнимку с Антикваром. А это означает, что Игорь узнал: не погибла мама-то, жива-живехонька, с новым мужем и новым сыночком небо коптит. Конечно, совсем не обязательно, что она и до сих пор жива, но уж во всяком случае, не отец ее убил, и вообще никто ее в 1988 году не убивал.
Что будет делать такой человек, как Игорь Песков? Начинаем загибать пальцы и вспоминать выводы, сделанные Верочкой Максимовой: про то, что мать всех обманула и осталась жива, он теперь знает, это раз. В том, что никто не станет сегодня копаться и разбираться в старом деле, он убедился неоднократно, это два. Полиция беспомощна и некомпетентна, по твердому убеждению Игоря, это три. Он уезжает из родного города, бросив работу и, вероятнее всего, завещав племяннику квартиру или оформив дарственную, это четыре. Племянник ведет себя так, словно знает, что близится конец проекта, это пять. Человек такого склада, как Песков, будет искать «встречи с законченностью», это шесть. Вывод: остался последний эпизод, в котором Игорь намерен лишить себя жизни, но так, чтобы вина пала либо на мать, если она еще жива, либо на ее нового мужа, либо на их сына.
